Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой - Лев Юрьевич Альтмарк

Кто-то из знакомых подсказал, что есть вакансии учителей в профессионально-технических училищах, куда выпускники пединститутов не рвутся. Тем всегда хотелось работать в чистеньких элитных школах, где детки воспитанные и ухоженные, а ПТУ – да в них идут учиться только те, кого выгоняют после восьмого класса из школ за плохое поведение и плохую успеваемость. Короче, хулиганы и уличная шпана. Тем более, помимо общеобразовательных предметов им преподают ещё и всевозможные технические дисциплины, которые Яшка, освоившись в ПТУ, мог бы в добавок спокойно преподавать в силу собственного технического образования… Чай, не забыл ещё, музыкантишка новоиспечённый, несостоявшийся вагоностроитель и – кем ты ещё не был? – чему тебя учили в техническом вузе?

Конечно, работа преподавателем в ПТУ едва ли была пределом Яшкиных мечтаний, но он расчётливо прикинул, что вся его дворцовская деятельность проходила, как правило, по вечерам, а занятия в училище – с утра и до обеда, и на первых порах это вполне можно совместить. А дальше видно будет. Если работать учителем понравится, то можно будет со временем и завязать с ансамблем, полностью переключившись на педагогику, а пока, если и в самом деле одно другому мешать не будет, то почему не совмещать? Деньги лишними не бывают…

Училище, в которое его приняли на работу учителем математики, оказалось по соседству с заводом полупроводниковых приборов, на котором он трудился прежде. Яшку немного обрадовало, что добираться на уроки он будет, как и прежде, на электричке, а значит, встретит всех своих старых заводских знакомых, в том числе Мартьяныча. Всё-таки не хотелось с уходом с завода терять приобретённых там настоящих друзей.

Всё лето он прозанимался на учительских курсах, куда его отправили до того, как он впервые перешагнёт порог учебной аудитории в качестве преподавателя. И Яшка усердно занимался, осваивая очередную свою специальность – учительскую. Последняя ли это из специальностей в его послужном списке – кто знает? И ведь брали-то его на работу, если говорить честно, не без скрипа – какой, спрашивается, учитель из музыканта, играющего на танцульках? Впрочем, упоминание о его комсомольской работе и умении руководить большими группами молодёжи на заводе и на сельхозработах сыграли немаловажную роль. Никто же скептически настроенному директору училища не доложил, что комсомольская организация у него была мизерная, а сельхозработы закончились оглушительным провалом…

И вот наступило первое сентября, начало нового учебного года. Яшка ехал на работу, и сердечко его билось несколько учащённо. Ничего страшного не случится, убеждал он себя, в каких только переделках мы ни бывали. А в каких ещё предстоит побывать…

2. Поездка

Но ещё до начала работы в ПТУ в Яшкиной жизни произошли некоторые события, может быть, и не такие весёлые и оптимистические, как хотелось бы, но забыть про них он уже точно не мог.

Как ни странно, но при всём своём жизнелюбии и неисправимом оптимизме, он частенько задумывался о смерти. А кто из нас не задумывается? Чем ты моложе, тем страшнее она представлялась в фантазиях, но с возрастом как-то спокойней начинаешь относиться к этому неизбежному и закономерному финалу, тем более, то и дело вынужденно сталкиваясь с уходом из жизни кого-то из близких и знакомых. И чем старше становишься, тем чаще и чаще уходят те, кто тебе близок и без кого ты становишься по-настоящему одинок. Тут уже ничего не поделаешь…

Никто на земле не бессмертен, печально рассуждал он, и родители когда-то умрут, а дети, как заведено издавна, обязаны будут прочесть поминальные молитвы. Первое, что читают евреи над покойником – Кадиш, а следом за ним самую главную молитву – «Шма Исраэль». Это Яшка уже знал, и даже текст этих молитв где-то раздобыл. И хоть ему хорошо было известно, что «Шма» читают не только при таких печальных обстоятельствах, а более того, постоянно дважды в день, по какому-то странному суеверию этого не делал. Слышать, как читают, слышал, а вот самому повторить хотя бы шёпотом не хватало духа. Словно этим чтением он приблизил бы роковой исход, – свой или родителей, – хоть и понимал, что это совсем не так.

Ясно было, что однажды ему придётся, несмотря ни на что, глотая слезы, всё-таки прочесть эту молитву вслух. И сделает он это, потому что… Он и сам не знал почему. Просто будет нужно, и всё. Религиозным он не был, и вряд ли им когда-то уже станет, но в этих вопросах лучше идти проверенным дедовским путём. Ничего плохого в этом нет даже для такого светского человека, как он.

Подобные невеселые мысли не раз приходили к нему, особенно в детстве. Нередко по вечерам, едва все ложились спать, свет в доме выключали, и наступала тишина, не прерываемая лёгким поскрипыванием родительской кровати, когда те предавались любви, считая, что сын заснул, на Яшку накатывалась тяжёлая и удушливая волна тоски. Терпеть её было можно, только крепко зажмурив глаза и стиснув зубы, беззвучно скуля от какого-то непонятного бессилия, а больше всего от жалости к самому себе. Откуда бралась эта тоска, неизвестно, но приход её был неизбежен, и никто от неё не мог избавить, даже мама – самый близкий и родной человек. В эти моменты Яшка осторожно ощупывал себя – руки, плечи, живот, – и никак не мог представить, что когда-то умрёт. Его горячая, чуть влажная кожа станет холодной и сухой, кому-то будет неприятно прикасаться к ней, но вовсе не из-за отвращения к нему, а из-за брезгливости и страха перед неживой плотью. Но прикасаться всё равно будут, поспешно и с облегчением отдергивая руки, как от чего-то отвратительного и грязного. Правда, ему будет тогда безразлично…

Иногда даже вспоминалась давняя история похорон дедушки, к которому они с папой ездили на поезде. Их вызвали срочной телеграммой, и папа очень торопился и нервничал. Когда они вошли в дедушкину комнату, тот лежал на столе накрытый с головой белой тканью, и папа хотел заглянуть ему в лицо, но грустный незнакомый старик, который сидел на низком стульчике и следил за капающим со свечи воском, не разрешил. Оказывается, без нужды смотреть на покойника нельзя, и вообще по закону необходимо было похоронить деда ещё вчера, но ради их приезда похороны на день отложили.

Папа безвольно сел на низкую скамеечку, хоть в комнате было полно нормальных стульев, расшнуровал ботинки и снял их, словно у него разболелись ноги. Старик