Мадонна в черном - Рюноскэ Акутагава

– Есть свежие яйца.

О-о, это хорошо. Но мне не нужны яйца… Я бреду в одиночестве по улице, залитой весенним солнцем.

Морозная ночь

Одно из воспоминаний о морозной ночи.

Как обычно, я сижу за столом, и тут часы бьют двенадцать. В двенадцать обязательно ложусь спать. Нынешней ночью тоже закрываю книгу, потом, чтобы завтра сразу же приступить к работе, навожу на столе порядок. Хоть я и говорю, что навожу порядок, много времени это не занимает. Ограничиваюсь тем, что складываю вместе бумагу для рукописей и письменные принадлежности. В завершение привожу в порядок хибати. В кувшин наливаю из чайника кипяток и кладу туда горящие угли, которые на глазах чернеют. При этом они громко шипят. Из кувшина поднимается пар. Всё это вызывает приятное чувство. А иногда и неприятное. Я сплю в соседней комнате. На втором этаже – эта комната и кабинет. До того как лечь в постель, обязательно спускаюсь вниз, в уборную. Нынешней ночью стараюсь, как обычно, спускаться тихонько, чтобы не разбудить спящих. В комнате рядом с общей горит свет. «Наверное, кто-то ещё не спит», – думаю я. Проходя мимо, вижу, как шестидесятивосьмилетняя тётушка в одиночестве разглаживает старые ватные вещи. Хлопчатобумажная ткань чуть поблёскивает.

– Тётушка, – говорю я, – ты ещё не спишь?

– Да вот решила сегодня закончить эту работу. Думала, ты уже лёг.

Свет в уборной никак не зажигается. Приходится делать своё дело в темноте. За окном уборной растёт бамбук: в ветреные ночи листья его шелестят, а нынешней – никаких звуков, точно холодная ночь сковала бамбук.

Морозная ночь.

Тонкие ватные вещи,

Как трудно разглаживать их.

Коллекционирование

Я никогда не болел коллекционированием. В детстве, правда, собирал насекомых, а сейчас у меня собрано немного книг. Они действительно собраны, но собраны на книжных полках естественно, будто ветром, который сметает в одно место опавшие листья.

В общем, я собирал только книги, а произведения каллиграфии и живописи, антикварные вещи ни разу в жизни даже в мыслях не было коллекционировать. Впрочем, если бы и было, для нас, литературных подёнщиков, это недоступно. Однако я не хочу заниматься собирательством не только из-за этого. Я бы вообще не испытывал восторга, если бы у меня вдруг появилась страсть к коллекционированию. Или, лучше сказать, я испытываю к нему полное безразличие.

То же относится и к знаниям. Сколько ни пытался, я так их и не набрал. Чем больше мне казалось, что я добился этого, тем больше убеждался, что фактически знаний у меня нет.

Коллекционер одержим страстью. Коллекционер, способный обойти весь мир ради одной-единственной этикетки от спичечного коробка, есть воплощённая страсть. Поэтому, не презирая страсть, нельзя насмехаться над коллекционером. Однако я принадлежу к другому стереотипу, чем коллекционеры.

Я сочувствую страсти к этикеткам от спичечных коробков. Нет, можно, я думаю, вместо «сочувствую» лучше сказать «уважаю», однако у меня есть сомнение, какое из этих слов выбрать, имея в виду ценность этикеток от спичечных коробков. Раньше мне было стыдно за то, что у меня такой характер. Сейчас, потеряв стыд, я далёк от того, чтобы заниматься самоуничижением.

Плата за дружбу

В то время мы группировались вокруг нашего журнала «Синситё». Единственным среди нас, кто печатался и в других журналах, кроме «Синситё», был Кумэ Macao. Неожиданно из редакции журнала «Кибо» пришло письмо в мой адрес. В письме меня просили прислать новеллу для пятого номера и спрашивали, позволяют ли мне обстоятельства выполнить просьбу. Я, разумеется, охотно согласился.

Не прошло и недели, как я отправил в редакцию журнала «Кибо» новеллу «Вошь». И стал ждать, когда придёт гонорар. Даже представить себе невозможно состояние человека, не имеющего опыта литературного подёнщика, который ожидает свой первый гонорар. Если прибегнуть к некоторой гиперболе, я ждал дня, когда придёт денежный перевод, как Мититосэ ждала Наодзамурая.

Гонорар всё не приходил. Мы с Кумэ Macao много раз обсуждали, сколько журнал заплатит мне за новеллу.

– По иене за страницу, думаю, заплатит. Выходит, за двенадцать страниц ты получишь двенадцать иен, правильно? Нет. По полторы иены заплатят наверняка, – предположил Кумэ.

После его слов мне стало казаться, что я и в самом деле получу по полторы иены за страницу.

– Если получишь по полторы иены, с тебя восемь иен на угощение.

Я обещал устроить угощение.

– Даже получив по иене, ты обязан дать пять иен на угощение, – сказал Кумэ.

Я такой обязанности не признавал, но поделиться какими-то пятью иенами особых возражений у меня не было.

Наконец вышел пятый номер «Кибо», я сразу же получил гонорар и, положив деньги за пазуху, пошёл к Кумэ.

– Сколько заплатили? По иене? По полторы? – нетерпеливо, будто это касалось его непосредственно, спросил, глядя мне в лицо, Кумэ.

Ничего не отвечая, я вынул бланк перевода и показал ему. Как это ни жестоко, там значилось: «Три иены шестьдесят сэнов».

– По тридцать сэнов? По тридцать сэнов за страницу – это же ужасно.

У Кумэ было сочувствующее лицо. Я насупился. Но тут же мы оба улыбнулись. У Кумэ была горькая улыбка, у меня – натянутая.

– Тридцать сэнов – это, наверное, то, что осталось после вычета платы за дружбу. От одной иены пятидесяти сэнов отнимем тридцать сэнов – получится одна иена двадцать сэнов; да, это уж слишком высокая плата за дружбу.

С этими словами Кумэ вернул мне перевод, но теперь уже не говорил ни о каком угощении, как в прошлый раз.

Необдуманные вопросы и необдуманные ответы

Гость. По мнению господина Кикути Кана, в случае если нашей жизни угрожает опасность, как это было во время недавнего Великого землетрясения, всё вокруг, в том числе и искусство, перестаёт существовать. Нам недосуг. Пока есть жизнь, есть и надежда, так что, заткнув за пояс подол, мы всеми силами боремся за неё. Это на самом деле так?

Хозяин. Это на самом деле так.

Гость. Это относится и к мастерам искусств? Например, к писателям, художникам…

Хозяин. Казалось бы, мастер думает об искусстве гораздо серьёзнее, чем дилетант. Но если вдуматься, они друг друга стоят. Сейчас вряд ли найдётся герой, у которого появится желание описать пламя, бушующее перед его носом.

Гость. Но ведь в старые времена самурай, раньше чем вспороть живот, читал своё предсмертное стихотворение.

Хозяин. Делал он это только для того, чтобы прославить себя. Осознанный художественный импульс – дело совсем другое.

Гость. Неужели наш художественный импульс, столкнувшись с критической ситуацией, исчезнет полностью?

Хозяин. Нет, полностью не исчезнет. Действительно, послушай хотя бы людей,