Мадонна в черном - Рюноскэ Акутагава

принадлежащие людям старого времени эссе «Разрозненные заметки о приливах и отливах» или «Заметки в доме, где разрывается сердце» и сравните их с большинством эссе, которые появятся в журналах в ближайшие месяцы. И сразу же ясно поймёте, насколько они бессвязны и неряшливы. К тому же авторы этих новых эссе не одни посредственности. Среди них есть люди талантливые, способные создавать доброкачественные пьесы и прозу (в качестве примера можно привести меня).

Эссе – продукт покоя, а покой – продукт благосостояния, поэтому, раньше чем обрести покой, нужно добиться благосостояния. Или стать выше благосостояния. Но на это нет никаких надежд. Следовательно, нет надежд и на появление настоящих новелл.

Ли Цзюлин сказал: «Не нужно вопросов о жизни дикаря». Однако, рассуждая об эссе, являющихся продуктом покоя, я не мог не коснуться жизни дикаря, не говоря уже о том, что не мог не касаться жизненных тягот. И, пользуясь случаем, решил назвать эти мои эссе «О жизни дикаря». Разумеется, я писал их, не дожидаясь, пока мной будет обретён покой. Если они окажутся в какой-то мере интересными, хотелось бы думать, что причиной этого является неординарность их автора. Если окажутся неинтересными, то хотелось бы думать, что в этом виновата эпоха, за что я ответственности не несу.

Муроо Сайсэй

Муроо Сайсэй вернулся в Канадзаву всего два месяца назад.

– Так хотелось вернуться на родину. Ведь если человек, заболевший бери-бери, не ступит на родную землю, ему ни за что не вылечиться.

С этими словами он уехал. Болезненная любовь Муроо к керамике вошла в его плоть и кровь гораздо сильнее, чем у меня. Правда, я такой же бедный, как он, и не имею чайной посуды известных мастеров. Но коллекция Муроо собрана с большим вкусом. О Муроо Сайсэе говорят собранные им белые чайные чашки Корай, серые чашки Корацу. Хотя такое увлечение совершенно естественно, оно доступно далеко не всем.

Однажды, когда я пришёл к Муроо Сайсэю в гости, он подарил мне старинную, от времени подёрнутую патиной миску Кутани, покрытую рисунком каракуса. После этого он начал горячо объяснять мне:

– Клади в неё, пожалуйста, фасолевую пастилу. (Муроо, вместо того чтобы сказать просто «сделай», сказал «сделай, пожалуйста».) Клади, пожалуйста, не больше чем пять кусочков тёмной фасолевой пастилы.

Он бы не ощутил умиротворения, не дав мне этого совета.

В другой раз пришедший ко мне в гости Муроо сказал, что в антикварной лавке на Дангодзаке выставлена безделушка в виде ширмы из зеленовато-голубого фарфора.

– Я просил не продавать её, так что в один из ближайших дней сходи купи. Если не будет времени пойти самому, пошли кого-нибудь.

Он говорил так, будто я и в самом деле обязан был купить эту безделушку. Однако я ещё ни разу не раскаивался, сделав покупку по его совету, и это радовало как Муроо, так и меня.

Муроо кроме керамики любит ещё заниматься устройством сада: располагать в нём камни, выращивать бамбук, расстилать мох, копать пруды, делать решётки для винограда, – причём занимается этим не в собственном саду собственного дома. Он отдаёт свой богатый вкус саду чужого дома, который снимает и платит за него.

Однажды вечером Муроо пригласил меня на чай, и мы о чём-то разговаривали. Из густых бамбуковых зарослей беспрерывно доносился звук журчащей воды. В саду Муроо кроме пруда не должно было быть никакой воды, тем более льющейся. Я удивился и спросил:

– Что это за звук?

– А, этот? Это из ведра в умывальник льётся вода. В бамбуковой роще я укрепил ведро, проделал в дне отверстие, вставил в него тонкую трубку… – гордо заявил Муроо.

Перед возвращением в Канадзаву Муроо решил преподнести мне в качестве подарка этот умывальник как знак кармы.

После того как мы с Муроо расстались, моя жизнь полностью лишилась утончённости. Сад нисколько не изменился. Растущая в дальнем его конце мушмула только начинает цвести. Не знаю, когда Муроо снова приедет из Канадзавы в Токио.

Купидон

Слово «асакуса» многозначное, а вот, например, такие слова, как «сиба» или «адзабу», всего лишь выражают определённое понятие. Что же касается слова «асакуса», то оно выражает три понятия.

Первое, что предстаёт перед моим мысленным взором, когда произносится слово «асакуса», – величественные красные строения храмового ансамбля или главная часть храма – пятиярусная пагода и ворота со стражами Нёо с двух сторон. К счастью, от землетрясения эти постройки не пострадали. Как раз в это время года над красным храмом, над пожелтевшей листвой гинкго по-прежнему описывают огромные круги десятки голубей.

Второе, что я вспоминаю, – выстроившиеся вокруг озера увеселительные заведения. Все они сгорели дотла.

Третье, что можно увидеть в «асакуса», – это кусок непритязательной нижней части города. Ханакавадо, Санъя, Комаката, Курамаё – в общем, повсеместно одно и то же. Глядя на крытые черепицей крыши после только что закончившегося дождя, на незажжённые храмовые фонари, на горшки с увядшими цветами, нужно попытаться почувствовать то, что испытал писатель Кубота Мантаро-кун, рассказавший обо всём этом в «Асакуса». Недавнее землетрясение в мгновение ока превратило этот район в пепелище.

Среди трёх «асакуса» больше всего мне пришлось побродить по второму, где выстроились в ряд кинотеатры и карусели. Считать Куботу Мантаро-куна поэтом третьего «асакуса» не значит утверждать, что не существует поэтов второго «асакуса». Один из них Танидзаки Дзюнъитиро-кун, другой – Муроо Сайсэй-кун. Хочу включить в их число ещё одного поэта. Это Сато Соноскэ-кун. Года три-четыре назад в журнале «Санъэс» я прочёл прозу Сато-куна. Это были беглые, всего на нескольких страницах, заметки, рисующие закулисную жизнь оперы. Особенно впечатляюще изображена стайка спускавшихся по винтовой лестнице девушек, игравших купидонов.

У меня много воспоминаний о втором «асакуса». Самые ранние из них, возможно, – воспоминания о старушке, делавшей картинки и надписи к ним разноцветным песком. Она рисовала песком пяти цветов Сираи Гомбати и Комурасаки. Поскольку цветной песок был чуть затуманенным, Сираи Гомбати и Комурасаки выглядели жалкими, как бы покрытыми патиной. Рисовала она ещё Нагаи Хёсукэ. Он был торговцем жабьей мазью, способным из любого положения моментально выхватывать меч. На поясе у него всегда висел длинный меч… Нет, всё это прекрасно описано моим покойным учителем Нацумэ-сэнсэем в романе «До того как кончится Хиган», поэтому лучше не обращаться к моему косноязычному рассказу. За увеселительными заведениями – здание аквариума, Музей кукол известных людей, зал, где демонстрировались диапозитивы чудес света.

Недавние воспоминания – это фильм «Доктор Калигари». (Я обнаружил, что, пока шёл фильм, паук протянул паутину к ручке моей палки. Помню, этот паук произвёл на меня гораздо худшее впечатление, чем экспрессионистский фильм.) Другое дело