Мадонна в черном - Рюноскэ Акутагава

Водяные чудовища

Исследования каппа-водяных нашли исчерпывающее воплощение в работе Янагиты Кунио «Собрание народных преданий района Санто». До реставрации Мэйдзи в реке у Дайконгаси тоже жили каппы. В детстве мать рассказывала мне, что мастер по обклейке фусума, сёдзи и ширм, с улицы Кадзэндзимити, однажды пошёл на реку мыть сёдзи, и вдруг его кто-то сзади обнял за плечи и стал щекотать. Не в силах вымолвить ни слова, мастер упал навзничь и, сбросив со спины вцепившегося в него каппу, плюхнулся в реку. Ходили слухи, что на дне реки у моста Маннэнбаси обитает огромный сазан, но подробности мне неизвестны. Приятелю отца, который пошёл как-то на ночную рыбалку, один человек рассказал, будто сам видел, как на реке чуть повыше моста Адзумабаси на корме лодки сидела большущая черепаха. Он ещё сказал, что голова у неё была величиной с котелок для чая. Таких водяных чудищ до сих пор немало в токийских реках, а в провинции и того хлеще – не исключено, что где-нибудь в зарослях тростника каппы и сейчас ещё затевают соревнования по борьбе сумо. Написанное мной – воспоминания, случайно пришедшие мне на ум, после того как я увидел «Рисунки после одиноких возлияний» Кава Таро.

Дарование

Гадзан из храма Тэнрюдзи однажды утром после снегопада, глядя на чистое небо, сказал: «Небо, осыпавшее нас вчера густым снегом, сегодня утром посылает солнечный свет». Действительно, человек, лишённый оптимизма, не способен на большие дела. Прочитав это сегодня вечером, я почувствовал всю тщетность своих усилий. Я достоин безмерной жалости за то, что переживаю попеременно то радость, то грусть, когда пишу свою новеллу всего на каких-то ста листочках бумаги для рукописей. Вот и недавно, принимая ванну, я с удивлением обнаружил, что принимать ванну, именно принимать, дело очень простое, а описать, как принимаешь ванну, совсем не просто. Это неприятно поразило меня. К тому же Бог не наградил меня каким-то особым дарованием, поэтому мне ничего не остаётся, как терпеливо трудиться не покладая рук.

Ошибка

«Ars longa, vita brevis» можно перевести так: «Искусство обширно, а жизнь коротка». Однако обычно эта фраза употребляется в значении: «Пусть человек смертен, но деяния его остаются». Так, по своему разумению, понимают эту фразу японцы или, лучше сказать, только японские литераторы. В этом первом афоризме Гиппократа такое значение не заложено. Нынешние европейцы также не употребляют его в подобном значении. «Искусство обширно, а жизнь коротка» имеет такое значение: «Поскольку жизнь коротка, как усердно и старательно ни трудись, все равно не сможешь в совершенстве овладеть искусством». Скорее всего объяснить это – долг учителя средней школы. Однако в последнее время даже среди поучающих нас критиков есть такие, кто совершает подобную ошибку. Жаль мне таких литераторов. Если же есть желание придать этому афоризму подобное значение, то не следует прибегать к словам греческого философа, лучше воспользоваться крылатым выражением, оставленным Сунь Готином: «Человек смертен, но деяния его остаются». При случае я ещё об этом напишу, но будущие критики должны избегать вздорных горячих рассуждений о Ландере, о воображаемых диалогах Леопарди. Иначе, сколько бы они ни кичились, их даже нельзя будет назвать людьми, щеголяющими своей учёностью. Чем поучать других, лучше учиться самим.

Бессмертие

Жизнь человека имеет предел, но бездумно транжирить её совсем не обязательно. Люди отличаются друг от друга тем, насколько стремятся они по возможности продлить свою жизнь. Произведения искусства тоже рано или поздно обязательно умирают. Об этом говорил ещё Ван Шанчжэн: «Картина живёт пятьсот лет, книга – восемьсот». Вот почему наше заветное желание – создать произведение, которое жило бы как можно дольше. В этом смысле неверие в бессмертие искусства не противоречит стремлению, чтобы произведение осталось в веках. В таком случае, хотя не известно ни одной картины или книги, которые бы не устаревали, неопровержимым является тот факт, что долгая жизнь, когда речь идёт о литературном произведении, уготована стилю, главная черта которого – лаконичность. Разумеется, когда речь идёт о стиле, то, если нет аргумента в виде художественного произведения в целом и при этом во главу угла ставится стиль, как правило, говорить о том, что оно представляет собой некое новое слово, невозможно. Все же, поскольку стиль оказывает влияние на эстетику произведения, нет сомнения в том, что стиль, поражающий своим блеском, вопреки ожиданиям, устаревает. Сегодня Готье невозможно читать. А вот Мериме с каждым днём становится все более новым. Обращая это к нашей новейшей литературе, можно смело сказать, что произведения Мериме по сравнению, например, с новеллами Огай-сэнсэя и вышедшими одновременно с ними «Насмешливой улыбкой» и «Водоворотом» даже сейчас полны свежести, даже сегодня вполне обходятся без корректировки. Некогда Золя, изучая стиль, отказался от следования краткости Вольтера и предпочёл красочность Руссо, и ему предсказывали, что его собственные романы рано или поздно устареют, но он лучше других знал себе цену. Однако, как я уже писал, стиль ещё не всё, что определяет судьбу произведения. Если хочешь продлить ему жизнь, нужно обратиться к тому, насколько произведение глубоко, независимо от его стиля. И всё же «те, кто стремятся к тому, чтобы созданное ими осталось в веках… должны обладать неповторимым стилем» (Цзэ Чжоу «О живописи») – думаю, эти слова в полной мере относятся и к искусству.

Обыватели

Как мне представляется, обыватели в прежние времена приносили пользу, выступая в качестве хранителей незыблемости существующих истин. Действительно, следование старым истинам в течение одного, двух, а то и трёх периодов без обывателей было бы невозможно. Но тут же возникает вопрос: какова продолжительность одного периода? Поскольку это зависит от времени и места, определить для всех без исключения периодов, сколько они длятся, трудно. Если взять Японию, один период охватывает примерно десять лет. В этом случае уровень ущерба, который наносят обычные обыватели науке и искусству, обратно пропорционален старости истин, которые они хранят. Прекрасным примером этого правила может служить, например, то, что адепты бусидо не наносят ущерба прогрессу даже на уровне детских шалостей. Вот почему и в нынешнем литературном мире рядовые приверженцы гуманизма более тяжкое бремя для общества, чем приверженцы натурализма.

Душистая маслина

Идя как-то по одной из улиц района Усигомэ, я оказался у того места, где тянулась почерневшая ограда чьего-то особняка. Старая почерневшая ограда, готовая в любую минуту рухнуть. За ней густо, будто в обнимку, росли банановые деревья и сосны. Идя в одиночестве вдоль ограды, я ощущал лившийся оттуда запах душистой маслины. Мне показалось, что этот запах пропитал и банановые деревья, и