Мадонна в черном - Рюноскэ Акутагава

В соседней комнате

– Сестра, что это?

– Дземмай – папоротник.

– Значит, ты собираешься сварить потом папоротниковый кофе?

– Ну и дура же ты. Лучше бы помолчала. Твои слова ставят меня в идиотское положение. Это кофе гэммай – из неочищенного риса.

Старшей сестре лет четырнадцать-пятнадцать, младшей – двенадцать. Сёстры с альбомами для этюдов отправляются рисовать с натуры. День дождливый, и натурой они служат друг другу. Их отец элегантный человек лет пятидесяти. Видимо, он тоже имеет склонность к живописи.

(На горячем источнике в Аонэ).

Молодость

Мокубэй всегда был одет в чёрное кимоно хабутаэ из дорогой шёлковой ткани. Это было похоже на роскошь, но некоторые говорили, что так даже экономнее. По их словам, он, человек всё же молодой, хотя и понимал всю прелесть желания иметь более скромное кимоно, но, до того как надеть хабутаэ, перепробовал множество дел. Эти слова вполне подходят для того, чтобы написать художественное произведение. Какое лучше всего – я представляю себе, хотя и туманно, но, прежде чем отправиться в путь навстречу этой идее, мне бы всё-таки хотелось испробовать и другие маршруты. Чем довольствоваться лёгкой добычей, я бы предпочёл положиться на молодёжь. Может быть, успокоить себя этим не столь уж похвально, ведь я всё-таки сын греха.

Страстная любовь

Если хочешь изобразить страстную любовь мужчины и женщины, то без рассказа об их физической близости не обойтись. Однако должностные лица запрещают это. Поэтому писатель в своём рассказе вынужден идти окольным путём, скрашивая детали и многое скрывая. «Цзинь, Пин, Мэй» – это роман о не имеющей себе равной во все времена страстной любви, и о физической близости в нём рассказывается откровенно, без всякого стеснения. Если бы должностные лица были не так придирчивы, появились бы, несомненно, романы, пусть и не столь откровенные, но гораздо глубже, чем сейчас, изображающие страстную любовь.

В Европе, как и следовало ожидать, существуют романы, подобные «Цзинь, Пин, Мэй». Однако «Афродита» Пьера Луи по сравнению с ним просто детская игрушка, но, правда, в предисловии к «Афродите» как бы повешена вывеска: «Гедонизм», – так что сравнивать эти два романа некорректно.

Бамбук

Глядя на бамбуковую рощу на горе за домом, видишь её густую зелень, выделяющуюся на фоне тёмных криптомерий и кипарисов. Это как бы их оперение. Мне даже про себя не хочется называть её мрачными бамбуковыми зарослями, которые можно увидеть в глубине леса. Когда ветер колышет бамбук, китайцы говорят: «Бамбук смеётся». Я видел бамбук и в ветреные дни, но у меня не появилось желания употреблять такое выражение. Когда я выхожу из дому вечером и уже спустился густой туман, всё кажется тускло-тёмным, похожим на заурядную картину южнокитайской школы живописи нанга. А вот войдя в бамбуковую рощу и увидев сверкающие, как лучики солнца, царапины на стволах, оказывается, что это слизняки, и становится не по себе.

(На горячем источнике в Аонэ).

Аристократия

Аристократы или приверженцы аристократии не лопаются от самодовольства только потому, что и они, так же как и мы, ходят в уборную. В противном случае в любой стране они, наверное, несли бы себя с таким видом, будто произошли от богов. Даймё, посменно служившие при дворе сёгуна в эпоху Токугава, останавливаясь на придорожных станциях, для отправления нужды обязательно пользовались бочкой с песком, стараясь не оставить после себя никаких следов. Мне кажется, если им об этом скажут, они тоже обратят внимание на эту свою слабость. Если использовать более изысканные выражения, можно, пожалуй, прибегнуть к афоризму Ницше: «Почему человек не считает себя богом… на этом умолкаю».

Сэйгэцу

В уезде Синсуй жил нищий поэт по имени Сэйгэцу, хотя и опустившийся на самое дно, но ни в чём не уступавший Рёкану. Симодзима Кукоку недавно собрал его хокку. «Тихий вьюнок. Никуда не спешит у столика последний гость». «Поесть бы чего тайком, да ярко горят поленья в печи». «Заботы в начале осени – мисо и соя». «Прикрой круп лошади, которую ценишь. Осенний ветер». «Решил усесться на опавшие каштаны. Неглубокая лощина». (Придя впервые в уезд Ина): «Болтается на поле верёвка цвета дьявольского огня»… Для человека, писавшего в годы Тэмпо[40], совсем неплохо. А вот его предсмертное хокку: «Где-то слышится голос журавля. Опускается туман».

К сожалению, подробности его биографии неизвестны. Собак он, кажется, не любил.

Индийская сирень

Насколько мне известно, листья сакуры желтеют раньше, чем всех других деревьев. За ней – софоры. Зато опадают раньше всех листья индийской сирени. На верхушках сакуры и софоры ещё кое-где остаются листья, а индийская сирень уже стоит бритоголовым монахом. Поэты, воспевшие в своих стихах, как кружатся, слетая, листья фирмианы, бананового дерева, ивы, не успевали за той стремительностью, с которой они осыпались с индийской сирени. Когда дерево, именуемое индийской сиренью, покрывается весной молодой зеленью, тут же на нем появляются красные почки. Хотя в стихотворении Нагацуки Такаси и говорится: «Неужели это фирмианы с ещё голыми ветвями в саду, окропленном весенним дождём?» – на самом деле почки на этих деревьях появляются раньше, чем на индийской сирени. Кто любит поздно вставать, любит и рано ложиться, так что индийская сирень не исключение. Иногда леность этого дерева, как и людей, меня раздражает.

Большие работы

В «Разговорах с Гёте в последние годы его жизни» Эккермана, переведённых Камэо-куном, Гёте говорит, что нужно предостеречь молодых людей от создания больших произведений, поскольку они потребуют от них огромного труда, а вероятность успеха будет чрезвычайно мала. Он, видимо, сам убедился в этом, решив написать «Фауста». Вспомним, что, когда Толстой с головой ушёл в такие свои творения, как «Война и мир» и «Анна Каренина», европейское искусство конца девятнадцатого века вообще потеряло смысл. Разумеется, этого бы не произошло, если бы искусство других писателей было столь же блистательным, как искусство Толстого. Если говорить с точки зрения смысла творчества, Толстой, написавший «Что такое искусство», несомненно, предстаёт достойным жалости человеком, обладавшим, пожалуй, даже слишком острым взглядом на достоинства произведений искусства. Более того, мы, люди не столь большого дарования, прекрасно понимаем, что если, снедаемые некоторым честолюбием, возьмёмся за большую работу, которая нам не по плечу, то лишь навлечём на себя горести от того, что, погнавшись за двумя зайцами, не поймали ни одного. Я утверждаю это, но мне кажется, что, если вызреет случай, который позволит мне замыслить большую работу, я не прислушаюсь к предостережению Гёте