Испанская баллада - Лион Фейхтвангер

пользуется услугами советчика, неугодного Святейшему отцу. Но вооружиться для крестового похода против мусульман он мог лишь с помощью Ибн Эзры. Как только он одержит победу на поле брани, он больше не будет нуждаться в уловках своего еврея, тогда он, Альфонсо, как и подобает преданному сыну, исполнит волю Святейшего отца.

Кардинал Грегорио, славившийся своим красноречием, произнес проповедь в соборе. Обитатели сего полуострова (так начал он) уже много столетий назад, задолго до других христиан, вступили в войну с мусульманами. Но лукавый посеял рознь между государями, и они обратили мечи свои друг против друга, а не против общего врага всех христиан. Ныне Всемогущий изменил их сердца, ныне вся Испания готова с новым пылом ринуться в бой с неверными. Так хочет Бог!

Проповедь кардинала пришлась по нутру кастильцам, которые после смерти маленького инфанта и сами уже понимали, что скоро начнется война. Вездесущая церковь с самого детства внедряла в них сознание, что земное бытие – суета сует и всяческая суета. Так что сейчас вся эта земная суета в их представлении окончательно утратила свою цену в сравнении с вечным блаженством, которое многие из них заранее приготовились вкусить. Ибо всякий, кто пойдет в крестовый поход, будет избавлен от всех грехов: если воротится домой, будет чист, как дитя; а если его ждет пленение или смерть, награда на небесах ему обеспечена. Даже те, кто в последние годы зажил богаче, спокойнее и удобнее, мало печалились о предстоящей утрате этих благ – они старались смириться с неизбежностью, говоря себе, что в раю их ждут несравненно бóльшие радости.

Мужчины, способные идти на войну, спешили избавиться от обременительного имущества; мелкие земельные наделы, мастерские и все такое прочее продавалось задешево. Зато возросло в цене все, что необходимо воину для похода. У оружейников, торговцев кожами и у тех, кто торгует «мощами» в розницу, отбою не было от покупателей. Садовник Белардо достал из сундука дедовский колет и шлем, старательно смазал эти почтенные кожаные изделия маслом и жиром.

Архиепископ дон Мартин воодушевился, понимая, что война близка. Из-под облачения, приличествующего его сану, теперь всегда, как напоказ, высовывались воинские доспехи. Он больше не гневался на Альфонсо и Галиану, он славил Господа, чья мощная длань вернула грешника на стезю рыцарской добродетели.

Видя, что его секретарь Родриг не разделял общего воодушевления, он по-дружески принялся его увещевать. Каноник признался: хоть он и одобряет великое, святое дело, но к радости его примешивается, точно капля крови в кубке вина, мысль о том, сколько народу уже убито в других странах, а теперь поляжет и в испанских краях. Дон Мартин возразил ему, что люди на то и созданы Господом, чтобы соперничать и сражаться.

– Хоть Господь и даровал человеку господство над всеми тварями, притом Он же постановил, что человеку сперва надлежит завоевать эту власть, – рассуждал дон Мартин. – Ужели ты воображаешь, что дикий бык без борьбы позволил впрячь себя в плуг? Вестимо, Господь и поныне радуется, когда рыцарь сражает быка. Признаюсь тебе без утайки, из всех речений Спасителя мне больше всего по нраву то, кое записал Матфей: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч». – И повторил тот же стих по первотексту. – «Alla machairan!»[105] – ликующе воскликнул он, и греческие слова Евангелия громыхали звонче и воинственнее, чем привычное латинское sed gladium[106].

Громогласная тирада о мече больно поразила сердце дона Родрига, вдобавок его огорчило, что не слишком-то ученому архиепископу из всего греческого подлинника пришли на память именно сии слова. Это единственное речение в Евангелии, восхваляющее войну, и каноник легко бы противопоставил ему множество других, с возвышенной кротостью славящих мир. Но раз уж Господу угодно было облечь сердце архиепископа в железную броню, тот способен услышать лишь то, что сам желает слышать. Дон Родриг удрученно промолчал.

Дон Мартин продолжал его наставлять:

– Весной цари выступают в походы, как сказано во Второй книге пророка Самуила[107]. Так уж оно повелось. Перечти это место, возлюбленный брат! Прочти также о войне Господа[108] в Книге Судей и в Книгах Царств! И перестань изображать из себя пророка Иеремию, а лучше почитай, как сам Господь принимал участие в войне, как война помогала сплотить всех тех, кто верен Господу, объединить государство и сокрушить язычников! Богобоязненные древние иудеи устремлялись в бой с воинственным кличем, они повергали во прах недругов своих! Их клич звучал «хедад», ты сам мне о том рассказывал. «Хедад!» – красивое, зажигающее слово! Но и наш девиз «Deus vult» – «Так хочет Бог» – тоже звучит неплохо. Рубиться с врагами под этот клич – одно удовольствие. Подхвати же его, возлюбленный брат! Сбрось с себя жалкое уныние и возвеселись сердцем!

Но каноник по-прежнему упорно молчал, а потому архиепископ сменил тон и добавил доверительно:

– Не забывай еще и о побочном благе, какое сулит нам война: когда прекратится постылое перемирие, наш дражайший Альфонсо наконец-то вырвется из смрадного болота греха.

Архиепископ был в этом уверен, а дон Родриг – не очень. Он не знал, смогла ли кончина наследника пробудить короля от греховного сна, и в глубине души побаивался, что Альфонсо и впредь попытается лавировать между грехом и долгом.

Собравшись с силами, дон Родриг решил как можно строже побеседовать со своим духовным чадом.

– Поскольку ты, сын мой и государь, отправляешься в поход, – так начал он свои наставления, – хочу напомнить тебе вот о чем: рубить мечом направо и налево – это еще не все. Даже на войне отпущение грехов будет даровано тебе лишь в том случае, если ты чистосердечно покаешься, и не на словах, а на деле. Выслушай меня, сын мой Альфонсо, и больше не лги, как лгал ты до сих пор – и мне, и себе, и всем прочим. Нам не дано спасти душу этой женщины, ты сам уже знаешь. Твои советы, одушевленные любовью, не дошли до ее сердца, и моим словам Господь тоже не дал силы. Непозволительно тебе было бы и дальше жить с ней. Вырви же грех из сердца своего. Негоже идти на войну во грехе. Господь погубил сына твоего, как погубил он сына фараонова, когда фараон не пожелал отречься от греха. Не пренебрегай сим страшным предостережением. Расстанься с этой женщиной. Тотчас. Немедленно.

Альфонсо не прерывал каноника. На душе у него было так легко, будто крылья выросли, и суровая речь его ничуть не рассердила. Он отвечал дону Родригу почти весело:

– Должен