Каменные колокола - Владимир Арутюнович Арутюнян

встал во весь рост и посмотрел на Абану. На ферме еще были люди. Взял тряпки и спустился в дом. Назлу решила, что Пилос их вытряхивал.

— Ну, иди ложись.

Он лег.

Абана...

Дома, далеко отстоящие друг от друга; за ними гора, а там — цветение, благоухание.

Темно. А в темноте песня: «Взяла кувшин, ушла в горы...»

Песня вливается в дом, в сердца. Мелодия сверлит душу и завораживает. А в песне — солнце, яркое, горячее. Мелодия исходит из камышовой дудки.

Есть у меня любовь — цветущая девушка.

Есть ревность. Милая пошла к роднику и задержалась.

Дома маленькие, окна открыты, двери шатки, молодые безумны.

Пилос и Назлу лежат в постели.

Пилос повернулся, чтобы избавиться от тяжести и скуки, а в мыслях снова поднялся на крышу, сел возле стога — золото звенело в бадье, а он слушал.

Назлу вздохнула: «Чего не бывает с мужчиной от страха».

Абана. Дикая... Дикая...

Как только ложатся спать, тушат лампу, чтобы сэкономить керосин. Воздух чист, забот мало. Спят здесь крепко.

Волки рыщут вокруг фермы. Собаки скулят и хором подвывают. Лисы, вынюхивая кур, кружат вокруг домов. Собаки лают бойко, с надрывом. Сторож покрикивает:

— Го-гой!..

И кто-то откликается:

— Кто это? Эй!..

Пилос привстал в постели, прислушался. Назлу тоже привстала.

— Пилос-джан!..

— Назлу, на крыше кто-то есть.

«Горе мне, как он напуган!»

— Тебе показалось. Пилос-джан, ложись.

Мысленно она пообещала петуха в жертву святому из Малишки. Укрыла Пилоса одеялом, приласкала и, наверное, еще и колыбельную бы спела, но слезы стали душить ее.

Когда в Назлу пробуждались материнские чувства к Пилосу, Назлу-жена исчезала, Назлу-мать становилась нежной, ласковой, теплой и могучей. Пилос превращался в ребенка, подчинялся ей, и Назлу заменяла ему целый свет.

— Назлу!

— Что?

— Я тебе куплю новый материал на платье.

— Да, Пилос-джан!

Помолчали.

— Назлу!

— Что, дорогой?

— Большой дом построю. Куплю у Шахбаза теленка от черной коровы, и у нас будет корова.

— Пилос-джан, мне ничего не нужно, лишь бы ты был здоров.

— Я ведь тебе не покупал кольца. Правда?

— На что оно мне? Кто сейчас носит кольца? Назовут «пережитком прошлого» и посмеются над нами.

— Ладно, дам тебе золотой пояс, спрячь в сундук. На черный день.

— Да, Пилос-джан, спи. Видишь, и Вираб наш спит, и у соседа Ераноса тоже все спят.

Если бы Пилос заснул, она бы горько-горько заплакала. Святому из Малишки пообещала в жертву барана. Грустным тихим голосом запела. Это была старинная свадебная песня, которая сейчас сошла за колыбельную, и Назлу заснула.

Пилос мысленно поднялся на крышу и сел возле бадьи. Открыл ее и по одной перебрал все золотые вещи. Сел в машину, поехал в Ереван, попробовал кантарского шашлыка, поглядел на канатного плясуна, вернулся, построил дом и...

Кажется, на крыше кто-то ходит. Шаги. Он приподнялся. «На крыше явно кто-то есть».

Осторожно встал с кровати. Тихонько открыл дверь, посмотрел. Все тонуло во мраке. Опасливо прижимаясь к стенке, обогнул дом. Оттуда подняться на крышу было легче.

Назлу, в ночной сорочке, шла за ним.

— Пилос-джан!

Пилос, вздрогнув, обернулся:

— Ай-ай-ай!..

— Пилос-джан, не бойся, это я.

— Странная т-ты женщина, я только хотел проверить, а не украдут ли наше сено.

Вошли в дом. Назлу надела платье.

— Пилос-джан, ты ложись, а я сейчас приду.

Назлу хорошо знала улицы Абаны. Помнила, где на дороге камни, где рытвины. Она ни разу не споткнулась о камень, не угодила в яму. Дошла по тропинке до хижины тетушки Арегназ, постучала в темное окно:

— Тетушка Арегназ!..

— Кто там? — спросил визгливый старушечий голос.

— Назлу.

Она всхлипнула и запричитала, чтобы тетушка Арегназ поторопилась.

Зажглась спичка, потом лампа.

Выглянула дряблая, черная, некрасивая тетушка Арегназ. Надела старое черное платье. Сняла изнутри засов. Назлу продолжала всхлипывать.

— Что случилось, ахчи?[24]

— На Пилоса напал страх. Спать не может: все вертится, вздыхает.

— Вуй-вуй-вуй!..

— Сам с собой разговаривает...

— Господи Иисусе!

Слезы Назлу тронули сердце тетушки Арегназ. Она стала утешать ее:

— Ладно, не плачь. Испугался — поворожу, пройдет. Дома вата есть?

— Нет.

— Ну, идем.

Пришли.

— Пилос-джан, не удивляйся. Шахбазовская собака напала на меня, я испугалась. Позвала тетушку Арегназ, чтобы она заговорила страх.

— Ну да, — подтвердила тетушка Арегназ.

Пилос все понял, но промолчал. Старуха села на кровать и подозвала Пилоса:

— Давай и за тебя помолюсь. Весь день мотаешься по горам.

Взяла его за руку и посадила против себя. Назлу стояла рядом, сложив руки на груди.

Тетушка Арегназ, держа Пилоса за обе руки, забормотала:

Хозяин наш добрый.

Хлебушек ячменный,

Кислый тан,

Плошка без ручки,

Муженек добрый.

Жена — злодейка...

Ничего не боюсь и не страшусь![25]

Сказала и зевнула.

— О-ох, дошла молитва. В понедельник не стирай рубашку мужа. Ну, подойди, и твой страх изгоню.

Тетушка Арегназ быстренько «изгнала страх» Назлу.

В это время Пилос начал зевать. Старуха подмигнула Назлу:

— Успокоился!

Провожая тетушку Арегназ, Назлу попросила:

— Умоляю, никому не говори!

Сунула ей в руку деньги. Старуха сейчас же запихнула их в глубокий карман.

— Что ты, стольких я избавила от страха — кто об этом знает?

Утром люди вывели своих коров на выгон. Пилоса не было. Каждый стал рядом со своей коровой.

Послали за Пилосом. Пришла Назлу. Сложив руки на груди, сказала:

— Пилос заболел, найдите другого пастуха.

Коровы разбрелись в поисках корма. Их соблазняла росистая зелень, вылезающая из трещин камней. Коров сгоняли, а они опять разбредались. Все почувствовали, что пасти скот — нелегкое дело.

Колхозный скот остался без присмотра. Обеспокоенный заведующий фермой направился к выгону, увидел, что Пилос ходит возле своего дома. Подошел:

— А сказали, что ты болен, Пилос?

— Нет, — бледный, грустный и обиженный, ответил Пилос.

— Тогда веди стадо на пастбище.

Пилос представил, что он находится в горах, а ребятишки в Абане играют в прятки. Один из них поднимается на крышу, прячется в сене: «Ребята, бадью нашел!»

— Не пойду.

Заведующий фермой рассердился:

— Сказал бы вчера, нашли бы замену.

— Пусть Еранос идет.

— Думаешь, мы каждому можем доверить общественное имущество? Еранос одно дело, ты — другое.

Пилос снова покачал головой:

— Не пойду.

— Поработай еще два дня, пока мы тебе замену подыщем.