Растворяясь в песках - Гитанджали Шри

мне надо, чтобы каждый прохожий на меня пялился? Потолок тоже протекал, мы тысячи рупий потратили, покрасили водостойкой краской. Она не делала ничего. Мы ей сказали, что не будем впутывать ее в разбирательства, что законно, а что нет, иначе сразу можно попасться на мошенничестве. Сказали, ты не такая, как те, что хлопают в ладоши, непристойно поют и танцуют, ты этого не делаешь, мы снимаем у тебя жилье, на этом и остановимся. Ты иногда заходишь, можешь и оставаться у нас. Вон, посмотрите, огородили веранду, обустроили ей место. Разрешили жить с нами. А так разве кто-то захочет, чтобы она жила в этом доме – кругом дети. Деньги мы уже отдали, нам она сказала, что собирается на родину, надолго, наверное, поэтому не могут найти.

Но ее нашли. В выдвижном ящике. А на кухне в металлической ступке нашли пестик со следами той самой крови, которая застыла на стене красными пятнами слюны, окрашенной паном. Ее запихали частями вместе с раздробленным черепом.

– Еще одна форма многоликого. – Этого Бхоунде не сказал.

В газете написали, что это был благонадежный хиджра, которого квартиранты хотели заставить переписать на них жилье, обещая, что оно перейдет к ним только после его смерти, и надеясь, что он уедет и сам не вернется. Но Рози не собиралась ни переделывать бумаги, ни уезжать, да и умирать не спешила, поэтому им пришлось пустить в дело металлический пестик, и случилось то, что случилось.

К. К. написал о том, что Конституция гарантирует равные права всем независимо от пола и что третий пол был признан официальным судебным решением, но в реальности мало кому удалось этого добиться, а общественного признания – и того меньше. Редактор счел все это неинтересным для читателя и посоветовал написать длинную статью в академический журнал. Пока читатель осилит всю новость, он уже заскучает. В общем, кто бы сколько ни прочитал – с этим покончено.

Нигде не было ни слова о том, что позвали на опознание, или о том, что Мама опять сказала: «Пойдем!»

Морг. Тело Рози. Голова накрыта, из-под покрывала торчат ноги. Бесформенная кукла, у которой на пальце ноги висит бирка с номером.

Ценник. Дешево.

78

Глаза Дочери застилал туман. Вся печаль мира, все разлуки, воспоминания, осуждения, лишения, радости тихо испарялись из лежащего перед ними человека и дымкой плыли в воздухе. Глаза Дочери наполнились слезами, как будто перед ней лежал не труп Рози, а ее собственный. Все мы будем так лежать, так уйдем, так будем выглядеть, что станет с нашей красотой, и какой ценник повесят?

Торчащие из-под покрывала ноги Рози были все в пятнах и такого же зеленого цвета, как озеро в тот вечер. Рози была зашита в покрывало широкими стежками, и оно вздувалось так, как будто его распирало изнутри.

Лопнул ли живот, опух, деформировался, или из него полилась жидкость, которая запачкала покрывало? Во всех частях тела кровь, наверное, превратилась в гной и хлынула наружу потоком, ломая ребра.

Мама хотела увидеть лицо.

– Когда начальник разрешит, – сказал сопровождающий.

Мама, не обращая внимания, отдернула покрывало. Руки Рози были зашиты. Как и ноги – гниющие ветви гниющего дерева.

– Не трогай, – хотела остановить ее Дочь.

Как будто они начнут капать, как раздавленная свекла.

– Сначала должен прийти начальник, – лениво, но строго протянул сопровождающий.

Мама слегка коснулась рук. К. К. осторожно положил свою руку на Мамину – то ли остановить, то ли поддержать.

Покрывало сбилось. Дочь стояла на цыпочках, как будто собиралась убежать.

Рози лежала давно. Едкие пары формальдегида силились перебить запах смерти. Пищеварительные соки, которые раньше растворяли еду, теперь за неимением ее растворяли саму Рози, переваривая ее кусочек за кусочком. У Рози внутри продолжалась пирушка.

Сердце перестало гонять кровь. Она скопилась в обвисших частях тела, и те гнили, пухли и обезображивались. Гной продрал кожу и сочился наружу. Как будто поджарили баклажан, чтобы сделать из него пюре.

Пришел начальник, убежденный удостоверением К. К.

– Закрой лицо, – рявкнул он на сопровождающего.

– Подними эти омерзительные веки. – Дочь зажмурила глаза.

– Рози, – спокойно сказала Мама, как будто желая подтвердить узнавание.

– Открой рот, который замолчал, – пронеслось в голове у Дочери, когда она мельком взглянула на сгусток какой-то жижи, вытекшей из носа Рози, – то ли кровь, то ли дохлые черви.

В больницах и моргах стараются поскорее избавиться от таких бесхозных неопознанных трупов, до которых никому нет дела. При условии, что они не попадаются на глаза Маме и К. К.

– Почему не помыли Рози? – ругалась Мама.

– Поправь покрывало, – опять рявкнул начальник.

Сопровождающий потянул покрывало, чтобы поправить, но оно сползло еще больше, и Рози показалась вся целиком.

Комнату наполнил запах, голое тело было обтянуто тонкой вощеной кожей, которая стягивалась и начинала лопаться, и повсюду были видны темно-зеленые, синие и бурые пятна, впадины и отметины. Местами куски были фаршированы масалой[163] и сшиты.

Картинно. Или странно. Или страшно.

А это? Грудь или волдыри? А это что, член выпирает?

Когда мертвое тело застывает, это называется «трупное окоченение». Член затвердевает рядом с мошонкой. Выступают волдыри.

– Почему тело не накрыто? – разозлилась Мама и с мольбой посмотрела К. К. в глаза.

Начальник выглядел немного растерянным.

Сочащееся тело, покрытое кровью, трещинами, пятнами, следами ударов, было разукрашено и деформировано гниением – так оно выглядело одетым.

Как если бы в доме большого колониального господина по случаю Рождества на большом столе сервировали зажаренное целиком большое животное, которое предварительно замариновали и фаршировали разноцветными сухофруктами, а потом обмазали сливочным маслом, посыпали чесноком, имбирем, листьями и цветами и торжественно подали. Укутанное соусом и специями. Нож с вилкой изящно положены рядом на салфетку.

– Свое усопшее тело Рози пожертвовала больнице для медицинских исследований, – провозгласила Мама, и это звучало ничуть не хуже законного завещания.

Так был исполнен погребальный обряд. Но не религиозный.

79

Трость ревет, мечется и затихает. Вдох-выдох, и дыхание останавливается. Глаза немеют и сохнут. Один умирает, другой становится безжизненным. Если молния завершает свой бег в дереве, оно превращается в сушняк. Когда буря заканчивается, то соломенная крыша оказывается сломанной. А когда исчезает песня, в горле селится кашель.

Мелодия очень важна. Любовь, страсть, дружба, безумие – что бы то ни было, но в горле должна быть мелодия, которая будет играть всю жизнь. Поэтому, когда П. Сундарам в рассказе Сары Рай[164] теряет связь со своей мелодией, вся его жизнь катится в тартарары.

История повторяется. Мама лежит безжизненно, начала кашлять, мелодия потеряна, на это раз в доме