Растворяясь в песках - Гитанджали Шри

– Кто знает, какими микробами наполнен там воздух? Никто же их не вычищает, так и копятся там, – сказал Врач Старшему. – Кто повел Маму в это место? Похоже на какую-то аллергию.

Кашель выселил из горла мелодию. Мама забыла, как разговаривать. Слегка покачивалась и днем и ночью, а резкий сухой кашель вознамерился согнуть ее. Как будто звенел пустой мир. Пустота, принимаемая за кашель. Треск в горле сгибает тело пополам, и каждый раз, когда с помощью Дочери Мама немного выпрямляется, она становится чуточку меньше. Маленькая-маленькая, такая маленькая, как будто вознамерилась, проделав щель, пролезть через любую границу и оказаться с другой стороны.

Утром Дочь усаживает ее рядом с черной птицей, и обе кажутся одинакового размера, потому что размер никак не связан с измерениями. Если баньян будет величиной с жасминовый куст, то покажется маленьким, а если бабочка величиной с ворону – большой. Мама сидит с отсутствующим видом, и птица, видя, как всю семью захлестнуло сострадание, сама наполняется состраданием к ней. Наблюдая за согнувшейся потерянной женщиной, ставшей меньше себя самой, она садится на ветку дерева и начинает петь, затихает и снова поет, как будто напоминая: «Ма, вот она, твоя мелодия, ну, узнай же!» Мама где-то витает, не здесь, переполнена историями, которые теснятся внутри нее, цепляются друг за друга и сталкиваются. Глотает все, что Дочь кладет в рот, и каждый раз кашляет, как будто вот-вот что-то выскочит наружу и прервет ее самадхи.

Воздух слегка покалывал, и Дочь нежно накинула на Мамины плечи легкую шаль, чтобы защитить ее от утренней прохлады. Вся любовь Дочери, все, что было в ней от Шраваны Кумары[165], разлилось половодьем, ведь теперь не было Рози, которая помогла бы Маме спуститься и погулять с ней. «Как больно смотреть на нее, и если я не позабочусь, она даже не будет знать, когда ей есть и когда одеваться». – Та, что сидела в углу съежившись и наблюдала, как Мама радовалась жизни вместе с Рози и остальными, теперь ощутила ее потребность в себе и выбралась из укрытия. Вместе с Рози умерла та букашка, которой стала Дочь. Теперь она была подобна бархатистому покрывалу, сотканному из солнечного света, – нежно укутывала Маму, согревала и оберегала от холода.

Став солнечным светом, она почувствовала силу и однажды ответила взаимностью на вновь разгоревшиеся чувства К. К. И когда они вместе отправились сдавать статью, то на обратном пути решили прогуляться по своим любимым развалинам, где редко ступает нога человека, потому что никому не нравятся джунгли, если рядом нет Макдоналдса или магазина Haldiram’s. Их роман был воскрешен под покровом тьмы на ветви мангового дерева, склонившейся до самой земли. Это грозило опасностью встретить не змею или тигра, а, как это чаще бывает, человека, но Дочь была полна новых сил и потому пошла на риск.

Любовь остальных бурлила сочувствием. И дверь в дом Дочери распахнулась еще шире, чем прежде. Если только что выздоровевший опять заболевает, то все родные начинают жутко переживать. Их трясет так, что они не могут дышать, пока не

почувствуют дыхание больного. Дом стали штурмовать отряды муравьев, влекомые рассыпанными по полу крошками разных закусок и каплями пролитого чая. Заходил Сид, прочие родственники, слуги, друзья, соседи, и каждый со своим рецептом, мол, это точно поможет. Через Невестку стали поступать заграничные советы: «Напоите ромашковым чаем, он успокаивает, еще часто газы всему виной – дайте мяту, желудок наладится, и кашель пройдет, а еще в ее возрасте можно принимать по полтаблетки снотворного, будет хорошо спать и быстро пойдет на поправку». Невестка охранника была родом из какого-то горного региона и привезла оттуда масло: «Пустите меня к ней, я разотру ей голову, и масло вытянет яд, который сидит внутри». В бутылочке было зеленое масло, в котором плавал стебелек, напоминавший сороконожку. Девушка сказала, что это было насекомое, которое водится в их краях, его живым бросают в масло, и оно пускает туда свои соки, после чего масло творит чудеса. В больнице врач хотел назначить анализы и проверить, все ли показатели в порядке, а потом уже думать о дальнейших обследованиях. Он сказал, что во льдах с незапамятных времен спят незнакомые нам вирусы, которые теперь начинают распространяться по миру из-за таяния, и кашель, диарея, слабость уже не проходят сами, как раньше, их стало сложно лечить, поэтому нужно положить в больницу под наблюдение и потом уже что-то решать – причиной всему глобальное потепление.

На этот раз семья была не готова отвозить Маму в больницу. Рози ушла, но голос ее как будто остался. Сид предложил позвать врача на дом, но и эту идею отвергли – нет ни боли, ни головокружения, ни одышки, ни потоотделения, да и кашель проходит, а это все не врачи общей практики, которые бы смогли диагностировать все сразу – уже насмотрелись, каждый врач отправляет к следующему, так они назначают разные анализы и начинают исключать: «Это не то, и не это», чтобы наконец добраться до «того». Рози бы сказала: «В больнице убивают, вместо того что возвращать к жизни, но и умереть не дают, чтобы не испортить себе статистику. Дайте только знать, и я примчусь лечить. Чтобы приехать, мне не нужен паспорт».

Но Рози ушла, совсем, из жизни. А Мама сидела молча или кашляла. А семья, как покрывало, окутывала ее со всех сторон, стала для нее одеялом, ковром-самолетом и тростью.

Семья понимает все с незапамятных времен. В тот раз все поняли, что Мама покинула их с уходом мужа, и пытались вернуть ее обратно изо всех сил, и теперь опять пытаются вернуть ее, потому что она снова покинула их.

Но никто не говорит, что с уходом Рози. Старший и его жена считают, что она почти сошла на нет после того, как уехала от них, а Дочь уверена, что так получилось, потому что она доверила заботу о Маме другим людям. Семья продолжает идти своим проторенным путем и считать себя великой заступницей. Ее старая страсть – полудохлая птичка. Только станешь ей, как на тебя обрушится безграничная любовь, а на тех, кто превратил тебя в нее, – вся сила семейной ярости. И все начинают дуть на одряхлевшие крылья, пытаясь поднять их: «Ну же, мы тебя поддержим, взмахни еще разок, потихоньку-потихоньку, не спеши, только не вздумай без нашей помощи – упадешь и тебя растопчут».

Догадывались ли они, что в семьях заведен еще и такой обычай: когда охваченные тревогой, все думают только о