Назови меня по имени - Ольга Николаевна Аникина

Пешеходные тропинки рядом с Машиным домом размыло, они покрылись изрытой подошвами густой грязью. Лужи разлились по тротуарам и проезжей части. Мокрая трава с каждым днём становилась всё выше. Репейник возле подъезда выстрелил в небо мясистым зелёным стволом. Его широкие, развёрнутые под острым углом листья походили на колени человека, сидящего на корточках.

В квартире стоял холод: отопление уже отключили, но кирпичные стены ещё недостаточно прогрелись, и сейчас, в мае, ночные заморозки ощущались жёстче, чем ранней весной.

Что-то произошло с Машей после Петькиного отъезда. Особенно тяжело теперь давались утренние дела, те, которые раньше совершались на бегу, сами собой: подъём, умывание, сборы. Даже воздух в квартире, кажется, стал плотнее – и Маше приходилось преодолевать его, словно через препятствие – так путник в лесу продирается сквозь липкую паутину. Каждое утро начиналось с маленького геройства – спустить ноги с кровати на пол. На простое действие уходило столько энергии, что Маша уставала, ещё не дойдя до ванной.

Главной задачей теперь было – разогнаться за утро. Если Маше это удавалось, в послеобеденное время на несколько часов ей становилось легче, и в пять-шесть вечера она чувствовала себя совсем здоровой, почти как раньше.

Маша не могла понять: неужели дело было в Петьке, и она, словно Антей от земли, брала все свои силы из той нежности, которая полыхнула в ней впервые, когда ребёнок, пухлый и беззащитный, лежал у неё на животе и ворковал, и мурлыкал? Что-то кончилось, оборвалось резко и грубо, и, хотя она уже почти полгода, с самого января, подсознательно готовила себя к расставанию с сыном, его отъезд оказался ударом. Но… Смогла бы она жить спокойно, если бы никуда его не отпустила? Маша не находила ответа на этот вопрос, как и на многие другие.

Ираида Михайловна снова лежала в отделении химиотерапии дневного стационара. Ей начали капать лекарство, которое Маша с Алькой с большим трудом добыли через знакомых из-за границы, контрабандой через Владивосток. Ни Алькины знакомства, ни связи профессора Иртышова уже не играли никакой роли: если оригинальный препарат отсутствует в стране, его невозможно достать официальным путём, а заменитель, который был положен Ираиде Михайловне бесплатно, судя по отзывам, считался препаратом с гораздо более слабым эффектом. Ираида Михайловна очень нервничала из-за вынужденной паузы в лечении и своё негодование вымещала на Маше, полагая, что младшая дочь нарочно затягивала доставку препарата.

– Видишь, какая она стала, малыш, – вздыхала Алька. – Даже на меня теперь голос повышает. Я-то что плохого ей сделала?

Действительно, к Альке Ираида Михайловна раньше относилась гораздо мягче, и старшей сестре теперь приходилось несладко.

Ирка пыталась утешать подругу, и Маша была ей за это благодарна, хотя порой Иркины реплики приводили её в ужас.

– Считай, что с тобой по телефону беседует не мать, а её опухоль, – говорила Ирка.

– Да ну тебя! – пугалась Маша. – Если я начну так думать, я вообще трубку брать не буду. Ещё не хватало, беседовать с опухолью.

– Тогда думай о наследстве и утешайся, – отвечала Ирка. – Мать уйдёт, а ты хоть заживёшь по-человечески.

От таких Иркиных утешений становилось только хуже, но и разговоры с Ираидой Михайловной не придавали Маше сил – наоборот, казалось, мать пытается вытянуть из дочери все возможные ресурсы. Каждый следующий звонок из Петербурга давался Маше всё труднее; за долгие годы молчания она совсем отвыкла от упрёков, на которые Ираида Михайловна никогда не скупилась.

После бесед с матерью, когда имелась такая возможность, Маша ложилась на диван или, если была в дороге, парковала «тойоту» в каком-нибудь дворе, блокировала двери и откидывала сиденье автомобиля. Она закрывала глаза и пыталась заполнить голову пустотой.

Когда Маша чувствовала себя чуть бодрее, она иногда заглядывала на свою страничку ВКонтакте. Ещё зимой в Сети обнаружился Костя Герцик, Машина первая любовь. Жил он в Беэр-Шеве. Костя первым прислал заявку в друзья, и Маша кликнула на значок «добавить». Её бывший танцевальный партнёр стал очень полным и лысым мужчиной – да, да, он отчаянно постарел, хотя был всего лишь на год старше Маши. Костя выкладывал фотографии своей многочисленной семьи и кошерной пекарни, которой невероятно гордился. Каждую Костину фотографию Маша отмечала лайком, но никогда ничего не комментировала и в переписку со старым приятелем не вступала: к чему?

Тем неожиданнее оказалось сообщение от Кости, которое Маша получила в середине мая.

«Прочитал в группе, что Фаина Теодоровна умерла, – писал Костя. – Она жила где-то в Подмосковье. Ты тоже сейчас в Подмосковье? Ты была на похоронах?»

Маша оставила Костин вопрос без ответа.

Маша не имела понятия, где искать могилу любимой учительницы и стоит ли её искать. Она раз за разом прокручивала в голове их последнюю встречу на ступенях Успенского храма в рождественские праздники – восстанавливала в памяти детали, и одновременно её не отпускала мысль о матери. В голове и сердце Маши две эти женщины оказались прочно соединены. Бывшая актриса Фаина Теодоровна имела какое-то отношение к Машиной реальной семье, она была непостижимым образом связана с Ираидой Михайловной – вот только что это за связь? Пытаться найти ответ на этот вопрос было уже поздно, а чувство потери и вины всё росло и росло, и с этим уже ничего нельзя было поделать.

После Петькиного отъезда однажды вечером позвонил Марк и спросил, не сможет ли Маша приехать и посидеть с Хомяком в четверг вечером на следующей неделе. Впрочем, сказал Марк, ничего ещё не решено, и уточнил, что договаривается он предварительно, на всякий случай. Маша, не раздумывая, согласилась. Каждый день она напряжённо ждала контрольного звонка. Прошло четыре дня, а Марк так и не подтвердил свою просьбу.

Маше безумно хотелось перезвонить первой. Она била себя по рукам, чтобы не схватить телефонную трубку и не пытаться открыть список контактов на букву «М». Марк был нужен ей: чтобы говорить с ним, смотреть, как он ходит по кухне, курит, пьёт чай, – пусть даже он сидит в другой комнате, пусть молчит и думает о своём, но пусть будет рядом.

Петька уехал, Алёша готовился к экзаменам, Ирка с Витей собирались в какой-то внеочередной отпуск. У Маши остались только Марк и Хомяк. Её уже позвали, поманили, – но вдруг умолкли, и больше от них ни слуху ни духу. Почему?

Утром четверга телефон всё ещё молчал. К полудню дождь прекратился. В четыре часа дня Маша окончательно осмелела, взяла телефон и набрала номер Марка.

Звонок отбили.

Она повторила попытку, и вторая окончилась так же, как первая.

Марк что, не