Голые среди волков - Бруно Апиц

– Нас забыли!.. Мы одни на свете!.. Теперь нам надо удавиться!

Кропинский, прижав его к себе, успокаивал, но Гефель словно помешался. Он высвободился, дернул за веревку, отчего петля затянулась, и закричал:

– Удавиться… удавиться!..

В отчаянии Кропинский зажал ему рот рукой, и крик захлебнулся. Гефель сопротивлялся с неожиданной силой. Ему удалось отбросить руку Кропинского, и крик снова прорвался резким трубным звуком. Несчастный вырывался, а Кропинский пытался зажать ему рот. То и дело сквозь хрип раздавались громкие крики, Гефель отчаянно бился в обхвативших его руках. Внезапно отворилась дверь, и в камеру вошел Мандрил, за ним – тенью – бледный, тихий Фёрсте.

Кропинский, отпустив Гефеля, вытаращил глаза на Мандрила. Тот не произнес ни слова. Сощурившись, он несколько секунд смотрел на кричавшего Гефеля, видимо, прицеливаясь. Потом поднял кулак и нанес удар страшной силы. Взмахнув руками, Гефель отлетел к стене и, падая, опрокинул ведро, мерзкое содержимое которого залило потерявшего сознание человека. Безучастно взглянув на него, Мандрил вышел из камеры. В коридоре он на мгновение задержался у двери.

– Если тот вздумает околеть раньше… –    с угрозой произнес Мандрил.

– Следовало бы его обмыть, – осмелился вставить Фёрсте.

– Самаритянина разыгрываешь, а? – Мандрил холодно посмотрел на уборщика и ушел к себе.

Воздушная тревога помешала этапировать заключенных-евреев. Под вой сирены Клуттиг, натравливая собак, загнал толпу в пустовавший цех, который уцелел после августовской бомбежки прошлого года. Над лагерем на большой высоте проплыли мощные эскадрильи.

Между Веймаром и Бухенвальдом тревога застала в пути колонну в несколько тысяч человек: эсэсовцы, спасаясь от наступающих американцев, перегоняли заключенных из лагерей Гарца и Тюрингии в Бухенвальд. Под вой сирен, доносившийся из Веймара и окрестных деревень, серая человеческая масса ползла по дороге. На открытой местности негде было укрыться. Хотя летевшие высоко самолеты не представляли прямой опасности, эсэсовские конвоиры рассвирепели. Запыленные шарфюреры орали, как погонщики скота, и носились взад и вперед вдоль колонны. Ломая с деревьев ветки, они хлестали усталых, заляпанных грязью и оборванных людей, заставляя их двигаться быстрее. Похожая на сгрудившееся испуганное стадо, человеческая масса была отдана на произвол зверей. Но движение колонны не ускорялось.

– Бегом! Бегом!

Ногам некуда было ступить, да и силы иссякли, и только подпрыгивавшие головы показывали, что заключенные пытаются перейти на беглый шаг. Над колышущейся массой гудели самолеты, взлетали и обрушивались дубинки, жалкие тряпки болтались на босых кровоточащих ногах. Грубые деревянные башмаки во время долгого перехода были либо утеряны, либо брошены. Гул бомбардировщиков и рев шарфюреров сливались в зловещую какофонию.

– Бегом! Бегом!

И осатаневшие шарфюреры снова набрасывались на людей.

Трещали выстрелы, убитые и обессилевшие люди падали в грязь, конвоиры оттаскивали их на обочину и бросали.

– Бегом! Бегом!

Удары, выстрелы, крики, стоны, кровь, пыль, бегущие ноги… Кто готов был упасть, того подхватывали бегущие, тащили за собой. Кто падал под тысяченогую толпу, того затаптывали.

От Веймара до лагеря было девять километров. Крестьяне, встретив колонну, боязливо сторонились. Неожиданно подъехали на велосипедах два полицейских и стали выговаривать шарфюрерам:

– Вы убиваете людей и оставляете их на дороге. Когда придут американцы, отвечать придется нам.

– Заткнитесь! Это наше дело. Проваливайте!

До лагеря оставалось восемь километров. Дорога пошла в гору.

– Бегом! Бегом!

– Я больше не могу, больше не могу…

– Держись, товарищ, скоро дойдем…

Еще час мучений, и начался лес. Дорога стала круче, все громче стонали измученные люди, а эсэсовцы, не унимаясь, продолжали их хлестать.

Раздались выстрелы – один, другой, третий…

Люди уже не могли бежать, они еле плелись. Колонна растянулась, ногам стало больше простора. Опустив головы, шатаясь, заключенные тащились вперед… Вот кто-то оступился и вскинул руки, словно защищаясь.

– Не отставать, падаль!

Кто отставал – умирал…

– О господи, не дай мне упасть!..

Ослабевший человек из последних сил пытался встать, но конвоир уже тащил его на обочину. Несчастный пополз было на четвереньках, однако шарфюрер, шагнув к нему, навел пистолет.

– Собака проклятая!

Грянул выстрел, второй!

Дорога все поднималась в гору.

Веймар остался далеко позади. Все уже чувствовали, что лагерь близко. Колонна прошла мимо белых щитов с черной надписью: «Внимание! Район комендатуры», под которой красовался череп с двумя скрещенными костями.

Впереди колонны шагало начальство. Вдруг эсэсовцы остановились, озадаченные. Остановилась и колонна.

Перед ними стояли четверо заключенных в касках, с противогазами и санитарными сумками.

– Кто вы такие?

Заключенные стали по стойке «смирно», доложили:

– Санитарная команда. По приказу начальника лагеря обязаны при воздушной тревоге находиться за наружной цепью постов.

Эсэсовские офицеры весело переглянулись.

– Чего тут только не увидишь! Эй вы, чучела, далеко еще до лагеря?

– Десять минут, унтерштурмфюрер!

Взмах руки – и колонна вновь поползла мимо противоосколочных щелей и стрелковых ячеек, где сидели часовые.

В это время опять взвыла сирена, но вскоре заглохла: отбой. У шлагбаума зашевелилась стража. Часовые вылезли из щелей. Подошли начальники колонны.

– Сколько сброда мы привели? Сами толком не знаем. Может, три с половиной тысячи, а может, всего три. Кто знает, сколько их околело в пути? Уже больше недели, как мы на ногах. Ведем их из Ордруфа, из Мюльхаузена, из Берльштедта и Абдероде.

Четверо санитаров быстро зашагали по дороге в лагерь. Встретившись с другими товарищами из команды, они промаршировали к воротам. Мимо них промчался на мотоцикле Райнебот – кто-то из стражи вызвал его по телефону.

Лагерь после отбоя тревоги ожил. Повсюду заключенные собирались перед бараками. Словно кто-то разворошил палкой муравейник, и всюду разговоры, догадки, опасения…

«Куда нас погонят?» – «Мы не выйдем из лагеря». – «Но если мы будем противиться, они расстреляют весь лагерь». – «Говорят, Швааль уже затребовал бомбардировщики с аэродрома Нора!» – «Брось болтать чепуху, дурень, если остались еще самолеты, они нужны на фронте». – «А если нас забросают газовыми бомбами?» – «Ерунда! Это же опасно для них самих».

Тем временем от барака к бараку бегали связные ИЛКа и инструктировали руководителей групп Сопротивления. Те, в свою очередь, помогали заключенным разобраться в обстановке.

– Мы должны оттягивать эвакуацию. Американцы вот-вот подойдут. Есть сведения, что они уже у Эйзенаха и Майнингена.

Прежде чем увезти евреев, нужно было разместить в лагере вновь прибывших.

– Вам больше делать нечего, кроме как везти сюда этот мусор, – ворчал Райнебот.

– Нет места лучше дома, – с издевкой отвечали ответственные за транспортировку. – Распорядитесь убрать трупы с дороги. Люди уже на пределе.

– Этого еще не хватало, – простонал Райнебот. – Сколько там валяется?

– Целый грузовик.

– Ладно, давайте сюда этот сброд. А после нас хоть потоп…

Снова Райнебот примчался в лагерь. Снова толпу изнуренных