Человек, который любил детей - Кристина Стед

белых людей, что Сэм завязал на Востоке, он по глупости пристрастился к помпе и высокопарности научных обществ и объединений, якобы ратующих за улучшение качества жизни людей, и теперь впервые оценил изысканную красоту, чувственность и соблазнительность вещей, которыми дорожили те, кто угнетает других. Добросердечный бедняк, он думал, что ему открылся новый принцип, суть которого, как он говорил Солу Пилгриму, заключалась в том, что богатые и влиятельные тоже люди. Побеседуй с ним на какую-нибудь безобидную тему вроде естествознания и прогресса в истории развития человека, и выяснится, что они столь же человечны и даже более человечны и чутки, нежели озабоченный заработком трудовой люд, ибо они много повидали на свете и понимали больше других. Но сейчас он испытывал неприязнь к своим вульгарным алчным бедным родственникам, столь открыто восхищавшимся его успехом и приобретениями: беззлобные стервятники, связанные с ним узами крови, они стояли вокруг, пускали слюни, охали и ахали, ожидая удобного момента, чтобы заграбастать его сокровища. Однако много он им не даст, на первом месте его дети. Для них он совьет гнездышко, создаст рай, возведет дворец, университет на своем собственном клочке земли, в своем собственном доме-фаланстере, который является средоточием жизни его коммуны. Отныне для своих детей он будет представлять как Восток, так и Запад.

Первым они вскрыли ящик с керамическими изделиями и обнаружили, что две двадцатидюймовые вазы разбиты. Однако с десяток ваз разных размеров, покрытых глазурью или перегородчатой эмалью, добралось до Америки целыми и невредимыми. Все принялись помогать, выставляя на стол, каминную полку и пианино вазы, которые передавали из рук в руки, как ведра с водой при пожаре. Дорогие черепки смели в мусорное ведро. Во втором ящике на самом верху лежало традиционное китайское платье-халат из небесно-голубой ткани с золотой нитью. Оно предназначалось для Луи. Девочка, ничего не ждавшая от не замечающего ее окружающего мира, была озадачена этим подарком.

– Это я привез тебе, Луи, – сказал Сэм, подняв на нее усталые глаза. – Платье было куплено у настоящего китайского принца, который эмигрировал из родной страны, и мой друг продал мне его почти за бесценок, узнав, что я беру это в подарок для своей старшей дочери.

Хмурое лицо Луи чуть тронул румянец. Она взяла платье и, потупив взор, пошла мимо Поллитов. Те смотрели на нее с любопытством и завистью, щупали ткань. Она положила платье на диван в длинной столовой и, когда осталась с ним одна, впала в эйфорию. «Мое, мое», – думала девочка. Одной рукой она приподняла жесткую полу, вторую положила всей пятерней на ткань. Потом, тушуясь, с флегматичным видом вернулась к гостям, но на нее уже никто не обратил внимания. На стуле лежали два обычных шелковых китайских халата – желтый и розовый, – богато расшитые золотом.

– Это для твоей мамы, – суетливо объяснила тетя Бонни. – Пожалуйста, попроси ее спуститься сюда, дорогая?

– Я ей отнесу, – сказала Луи.

Хенни уже сожалела о своей вспышке.

– Положи там и поблагодари папу, – произнесла она, с меланхоличной мягкостью во взоре глядя на халаты.

– Мама, они спрашивают, может, ты сойдешь к ним?

– Нет. Я хочу побыть одна. – Луи удалилась.

Сэм опустошил один ящик, который был набит шелковыми пижамами и халатами, шарфами и длинным праздничным красным баннером с изображением женщины в цветастом платье, и вскрыл другой – с украшениями из нефрита разных оттенков, табакерками, маленькими горшочками и кольцами для салфеток. Все поверхности в комнате были заставлены и заложены китайским фарфором, бронзовыми, медными, лакированными и шелковыми изделиями, которые Сэм привез вместе с двумя пробковыми картинами и шитьем, так что мебели теперь вообще не было видно. Сэм велел мальчикам принести с веранды легкий сосновый стол, на который он выложил все маленькие objets d’art[94].

– А теперь, – произнес он, прокашлявшись, – подарки для всех. Давайте освободим стулья от вещей, перенесем их в другую комнату, все рассядутся и выберут, что кому по душе, с соснового стола.

Эрни быстро обвел взглядом родственников и заметил, что они в замешательстве, ведь им, беднягам, достанутся только маленькие сувениры. Люди, далекие от искусства, они считали, что миниатюрные вещицы не имеют особой ценности. Им больше пришлись по нраву изящные вазы, красные лакированные изделия, шелка и баннеры.

От внимания Сэма тоже не укрылось разочарование и смятение на лицах его братьев, сестер и членов их семей. Смущенно улыбнувшись, он поторопил своих сыновей, веля им поскорее унести вещи, не предназначенные для гостей. Умница Бонни, видя всеобщее недовольство и недоумение, веселым тоном проверещала:

– Пока вы все рассаживаетесь, давайте я вам спою.– И она, подыгрывая себе на пианино, затянула песню «Funiculi, funicula»[95].

Началась раздача подарков. Сэм сам распределял безделушки: женщинам – игольницы и кольца для салфеток, мужчинам – коробки спичек и табакерки. Он привез чудесный набор кукол – принца, принцессу и несколько демонов разного достоинства, а также маленькую сцену, но этот кукольный театр предназначался для его собственных детей. Он привез китайские музыкальные инструменты, игрой на которых он периодически развлекал гостей, чтобы придать спасительный штрих гротескности церемонии вручения сувениров. Может быть, вскоре они забудут его скряжничество и не станут все вместе являться к нему в дом, пока не забудут про позорные игольницы.

Всего было семь ящиков. Стоя по пояс в озере своих сокровищ, Сэм открывал их один за другим в окружении своих родственников. Он без передышки орудовал молотком и зубилом и лишь один раз бросил Бонни:

– Бон, кофе.

Наконец он добрался до седьмого ящика, в котором лежали металлические изделия, ножи с коваными клинками, украшенными чеканкой и инкрустацией, и рукоятками из эбенового дерева, слоновой кости и серебра с резным орнаментом и т.п., два палаша с обоюдоострыми клинками, малайский кинжал (крис), булава. На самом дне лежал сверток, который Сэм с удивлением развернул и вытащил из ящика с трудом. Это был китайский бронзовый гонг, который достигал в диаметре двух футов и был декорирован рельефным рисунком. Ударишь в него раз, и он издает долгий раскатистый мягкий звук, в котором слышится не одна нота, а целая протяжная мелодия.

– Теперь я понимаю, – произнес Сэм, – почему он сам его упаковал. Это подарок от моего друга Абдул-Джамида бен Али. Да, теперь вспомнил. «Надеюсь, ничего не сломается», – сказал Абдул-Джамид, и я уверен, есть то, что не сломается. Его подарок. Люди на Востоке умеют дружить!

Сливу в подарок принес ты сегодня с приветом,

Я же прекрасные в дар отдала самоцветы.

Не для того я дарила, чтоб нам