Человек, который любил детей - Кристина Стед

донельзя. Они неотрывно смотрели на кувшины, глотая слюни. Перед детьми стояли только бокалы для лимонада, перед взрослыми – фужеры для вина. Дети подозревали, что даже по такому торжественному случаю этот райский напиток им не достанется; его будут пить эти крикливые чудовища с деньгами в карманах, у которых они, дети, пребывают в рабстве. Странно, что эти великаны не опустошают стол, так что ошметки еды летят во все стороны, не хапают все, что попадается под руки, не обжираются, пуская газы. Странно, что эти дикие монстры, наделенные правом пить шербет, не спешат утолять свой зверский аппетит. Эту головоломку дети никогда не могли разгадать. Если бы им разок позволили побыть такими великанами, хотя бы предоставили привилегию, которой пользовалась Луи, они ни крошки не оставили бы на тарелках, ни капли в бутылках. Вздыхая про себя, дети торопливо набивали животы – надеялись, что их голод смягчит скаредность старших. В конце концов Эрни не смог побороть любопытство и громко спросил, показывая на завораживающий кувшин:

– Что там такое? Тетя, что это? – Нужно же было как-то противостоять жестокости тиранов.

– Это не для тебя, Томми Такер[91], – отрезала Бонни, скорчив гримасу, чтобы заставить его замолчать.

Ленни поднялся, по сигналу Джинни взял кувшин и стал обходить стол, наливая в фужеры коктейль «Бадминтон».

– Что это такое? – рассеянно поинтересовался Сэм.

– Коктейль «Бадминтон», – ответил Ленни. Сэм в ответ промолчал: он никогда о таком не слышал. Опорожнив первый кувшин, Ленни взял второй, который до него никто не трогал. Налив всем, он вернулся на свое место, поднял бокал и поставленным голосом масонского тамады провозгласил:

– Наш почтенный Чудак, братья и сестры, сыновья и дочери, прежде чем мы испробуем этот напиток, предлагаю выпить за здоровье человека, в честь которого мы сегодня собрались, – за СЭМА, нашего странника, вернувшегося домой.

Все встали, кроме Хенни, но и она из вежливости взяла в руки фужер.

– Нет-нет, это вы – чудесные люди; нет, нет, – почти шепотом произнес Сэм, с печальной улыбкой на губах обводя взглядом стол.

– За Сэма! – повторил Ленни.

– За Сэма! – благозвучным хором вторила ему вся семья.

Все отпили по большому глотку; те, что помоложе, даже поперхнулись.

– За моего младшего сына, Сэмюэля Клеменса Поллита, – произнес старик Чарльз и залпом осушил свой бокал. – Неплохой получился коктейль! – кивнул он Бонни.

Воспаленные глаза Сэма снова увлажнились. С едва заметной улыбкой на губах поглядывая на родственников, он в задумчивости водил пальцем по фужеру, как человек, привыкший произносить речи.

– Просим речь, речь! – конечно же, потребовала Джо. Топая ногами, она затарабанила по столу, пока снова не зазвенела посуда.

– Речь, речь! – бездумно подхватили ее крик дети, гомоня, словно стайка воронят.

– Ладно, так и быть, мальчики и девочки, – уступил Сэм. Все тут же замолчали и вразнобой уселись на свои места. Сэм встал и сказал, что он рад, очень рад снова быть дома, снова дома, да-да-да, так рад, что им даже представить трудно, хотя они могут попытаться, зная его и то, как он любит их всех, и особенно свою родную страну, великолепный сверкающий Вашингтон и свой дом, Тохога-Хаус и, самое главное, свое племя, плоть от плоти его, а также свою каждодневную работу. Он не против того, продолжал Сэм, чтобы исхаживать тропы вселенной, изучая разные народы и их обычаи, получая новые знания и делясь ими с другими. И когда Судьба протянула ему руку, он взял себе за правило не отказываться от того, что Она для него приберегла, ибо Судьба всегда готова преподать ему урок, подобно тому, как раскрытая книга, упавшая текстом вниз, грязный клочок газеты, гонимый ветром, и даже вывески на магазинах могут содержать некое важное послание, предназначенное ему одному, ведь Слово для него священно. И что бы ни несло в себе это послание, он не станет отворачиваться, а улыбнется Судьбе, потому как верит: Судьба на его стороне.

Затем он поднял свой бокал и тихо произнес:

– За всех вас, друзья мои, друзья из моего собственного племени! – Сэм осторожно пригубил коктейль, опасаясь, что это один из приторных напитков, которые в чести у женщин, но тут же поставил бокал на стол, c оскорбленным видом обвел глазами гостей и с упреком в голосе обратился к Бонни: – Бонифация, что это за напиток? В нем содержится алкоголь!

– Сэм, это винный коктейль, – дерзко отвечала та, покраснев. – От него не будет никакого вреда, даже Томми. Детям мы его не дали только из-за тебя, зная твое отношение к спиртному. Алкоголя в нем капля, просто для вкуса – как-никак у нас праздник. Не надо доводить все до абсурда. Это ж, в сущности, фруктовый напиток!

– Бонни, – сурово сказал Сэм, – ты прекрасно знаешь, я не прикасаюсь к спиртному и запрещаю приносить его в мой дом!

Хенни скривила губы в саркастической улыбке.

– Но твоим братьям и сестрам коктейль нравится! – вскричала Бонни.

– Очень жаль, что он появился на моем столе, – холодно произнес Сэм и сел. В угрюмом настроении он взял ложку и вилку, стал ковырять торт, но минуту спустя резко отодвинул тарелку в сторону и капризно заявил отцу: – У меня пропал аппетит. Почему мои требования игнорируются? Я думал, сегодняшний праздник устроен для того, чтобы доставить мне удовольствие!

– Нужно быть немного терпимее. От этого еще никто не умирал, – смущенно отозвался старик Чарли, поскольку сын и раньше нередко отчитывал его за то, что он не прочь пропустить рюмочку-другую.

– Я не желаю обсуждать это здесь, – отрезал Сэм.

Старик Чарльз с минуту смотрел на него, но выражение его лица снова смягчилось, и в порыве беспечной развязности, видя, что остальные не решаются пригубить коктейль, он воскликнул:

– Бонни, девочка моя, налей-ка мне еще, этот коктейль веселит, но не опьяняет. Ведь в Библии сказано: «Станем есть и пить, ибо завтра умрем!»[92]. – И зычно, как запевала в хоре, он затянул:

Лодка, ах, лодка, спеши к кораблю!

Я так же, как все, веселье люблю!

Смеяться и выпить, и выпить люблю![93]

Сэм снова нехотя принялся за еду, отказываясь участвовать во всеобщем веселье. Остальные по очереди подхватывали песню. Ленни пел вторым голосом, а голос старика Чарльза от пения молодел. Даже Сэм не смог противостоять очарованию семейного пения – старейшего обычая семьи Поллитов, и когда пришла его очередь, он тоже пропел «Лодка, ах, лодка, спеши к кораблю!», в то время как слева от него взвивалось сопрано Бонни: «Я так же, как все,