Человек, который любил детей - Кристина Стед

просто печальным тоном сам себе перечислял замеченные недостатки. Мальчишки сидели вокруг отца такие же несчастные, как и он сам. Пока Сэм был в отъезде, они вели вольную бездеятельную жизнь. За эти месяцы, пролетевшие как дурацкие, беззаботные, шумные каникулы, они ни разу не вспомнили о прожектах[82] и идеях своего отца. Для них существовали только собственные фантазии – бескрайняя саванна возможностей, в которой они странствовали, спотыкаясь, улюлюкая, иногда замечая друг друга. Периодически в их грезы вторгался некий яркий персонаж, дух болота, который называл себя Сэмом Смелым, – их отец. Но он был далеко, и его скипетр сломался.

Остальные Поллиты все еще радостно носились вверх-вниз по лестнице, с кухни слышалось позвякивание тарелок, столового серебра и бокалов, а также веселые возгласы Бонни:

– Почти готово, ребята, почти готово: приготовьтесь! Кто первым начинает?

Ленни надувал свои впалые щеки и хлопал по ним, изображая нестройную игру волынки.

– Кэмпбеллы идут. Ура! Ура![83]

А потом Джо громко заиграла мелодию свадебного марша, так как прибыла вместе с мужем – лысеющим мужчиной небольшого росточка – Лесли Бенбоу, урожденная Поллит. Полноватая в талии, для своих двадцати шести лет Лесли была излишне аффектированной особой. Замуж она вышла недавно, решив не откладывать свадьбу ради Сэма. Немало разных событий произошло в его отсутствие.

Гости толпились в доме или на крыльце, не докучая Сэму. Тот оставался в саду с детьми, предаваясь собственным думам, а мысли у Сэма, судя по его настроению, были не самые радостные, хотя, казалось бы, человек, вернувшийся в лоно семьи из успешной поездки по Дальнему Востоку, должен пребывать на седьмом небе от счастья. Сэму было обидно, что его любимая племянница, Лесли, не подошла к нему поздороваться, да и вообще никто вокруг него особо не суетился. Он продолжал усталым тоном беседовать с сыновьями, вставляя время от времени шутки и пытаясь возродить свой прежний стиль общения с детьми.

– Мне был оказан середеречный приюм. Пресса бушевала, расхваливая на все лады. – Цитата из Артемуса Уорда слетела с его языка легко и непринужденно.

Шум у дома немного стих, как будто остальные Поллиты о чем-то совещались. Минуту спустя Бонни пропела:

– Сэмюэль, мы ждем тебя в гостиной!

Сэм поднялся, протянул сыновьям руку (а рука у него была красивая, с длинными пальцами) и повел их за собой к дому. У заднего крыльца он остановился, бездумно глядя на него, затем тихо произнес:

– Подкрасить бы надо!

Его появления ждали с нетерпением, и, едва он ступил в гостиную, все разом загалдели:

– А вот и Сэм!

– Сэмюэль!

– Сэмми, мальчик мой!

– Сэм! – Бонни бросилась к брату, чмокнула его в щеку. За зиму кожа у нее пожелтела, она слишком ярко нарумянилась, в чистых роскошных волосах играли синеватые блики, что придавало ей еще более нездоровый вид.

– Не только о тебе пишут в газетах,– игриво воскликнула Джинни, полногрудая красавица в синем платье. Сегодня ее рыжие волосы были взлохмачены больше, чем обычно.– О Джо тоже написали. Она отправила в «Сан»[84] одно из своих стихотворений, и его опубликовали.

– Ты видел нашу поэтессу? – спросила Бонни. – А стихи ее читал? Джо, ты ему их посылала?

– Чудное стихотворение, – сдержанно заметила Лесли.

– Вы мне льстите, – отозвалась Джо. – Не такое уж оно чудесное, как вы говорите.

– Очень, очень чудесное, Джо, – с упреком провозгласила Бонни.

– Так ты написала стихотворение? – с интересом спросил Сэм.

– И его опубликовали в «Балтимор Сан», – с благоговением добавил Эрни. – И ей за него заплатили.

– Так и написали: Джозефина М. Поллит! – подтвердила Джинни Поллит доброжелательным тоном. Поскольку чествовали возвращение Сэма из экспедиции, она старалась не акцентировать внимание на том, что они с Джо повздорили, но та к этому вовсе не стремилась и демонстративно повернулась к ней спиной.

– Джо, оно у тебя с собой? – спросил Сэм.

– У меня есть, – сказала Бонни. Она бросилась к дивану, стала рыться в своей сумочке и наконец извлекла на свет замызганный, коричневатый листок бумаги, который развернула и с гордостью вручила Сэму.

– Я просто так решила послать его в газету, – добродушным тоном объяснила Джо, – а его сразу напечатали.

– Ты могла бы сочинительством деньги зарабатывать, – заметил Ленни.

– Сэм, представляешь: у нас в семье есть своя поэтесса! Разве это не прекрасно?! – воскликнула Бонни. – И ее стихи публикуют! Сэм, тебе следует опубликовать некоторые из своих писем. Все в нашей семье взахлеб их читали и не могли начитаться. Вслух читали. Хенни пересылала нам все твои письма. Хенни такая умница, так нежно заботилась о детях; она такая прекрасная мать, такая чудесная.

Пока Бонни восторженно верещала, все остальные постепенно смущенно умолкали, и лишь перестав слышать вокруг себя другие голоса, она резко осеклась и огляделась: Хенни в комнате не было.

– Сэм, прочти стихотворение, – уже тихо добавила Бонни. – Оно прекрасно.

– Глупости, – нахмурилась Джо. – Столько шума из-за пустяка!

Дети, столпившись вокруг Сэма, с восхищением смотрели на Джо – воплощение Минервы и Юноны[85] в одном лице.

– Попик, прочти, – попросил Томми милым щебечущим голоском.

– Не называй меня попиком, – скорбно рассмеялся Сэм. – Вот и моя Осокиска туда же: в письме назвала меня «Другой папа».

Все зашлись визгливым смехом. Эви не знала, куда деваться от стыда.

– А кто спросил меня, могу ли я подстрелить тигра? – ласково напомнил дочери Сэм.

Эти слова были встречены безудержным хохотом. Добрая Бонни и Джинни зажимали ладонями рты. Добрые дядюшки Ленни и Питер Поллиты даже отвернулись, ибо все видели, что Эви вот-вот расплачется. Отец Сэма, семидесятилетний Чарльз, сидел на диване в стороне и хохотал до слез, потешаясь над своим потомством, их женами, мужьями и детьми, радуясь тому, что наконец-то вся их большая семья собралась вместе. Малышку Эви он не замечал, как будто это был щенок, прятавшийся в углу. Сэм вскинул руку, кладя конец всеобщему веселью, и произнес:

– Дети, родня, Джози написала очень красивое стихотворение. Вот, послушайте.

– Послушайте, послушайте, – понесся шепот со всех сторон. Старый Чарльз Поллит, все еще смеясь, подался вперед. Он тоже сочинял стихи, причем более талантливо, чем все его отпрыски, вместе взятые.

В глазах прекрасных Пегги —

Вся синева небес.

Невинна, непорочна,

Но в ней лукавый бес.

Средь васильков садовых

Иль в чистых ручейках

Мы видим отраженье

Чудесных этих глаз.

Эви изумленно смотрела на тетушку Джо милым, робким, полным восхищения взглядом, в котором читалось: «Я бы так не смогла». Эрни скосил глаза на Луи, стоявшую позади двух гостей,