Человек, который любил детей - Кристина Стед

веселье люблю!» Пение разрядило напряженность, возникшую по вине Сэма, который требовал неукоснительного подчинения введенным им строгим правилам. Впрочем, все они давно знали его достоинства и недостатки и легко с ними мирились.

Затем Джинни и Бонни стали обсуждать рецепт коктейля «Бадминтон», и Ленни весело заявил:

– Что ж, Бон, если мой братик не хочет пить коктейль, я выпью за него! – И общее хорошее настроение захватило даже Сэма. Брат Эбби, убедившись, что «все как один готовы веселиться», теперь ел и пил в свое удовольствие, и когда Сэм, заметив, что Хенни тоже потягивает коктейль, строго отчитал жену («Хенни, не пей, особенно в твоем-то положении!»), а та лишь ухмыльнулась в ответ и залпом осушила бокал, никто не обратил на это внимания, ведь круги на воде не расходятся дважды от одного и того же камушка.

С презрительной усмешкой на губах Хенни наблюдала, как эта шумная нелепая дешевая семейка из Балтимора – сборище никчемных людишек, ремесленников из трущоб – пьянеет и резвится, входит в раж. Вот Эбби – бедный судовой плотник, обремененный женой-дурой и бестолковым ребенком. Вот щербатый Бенбоу, женившийся на блудливой корове Лесли (как называла ее Хенни). Вот два тупых парня и старый пьяница Чарльз. А вот Пит: ныне он владеет автомастерской, а начинал тряпичником (имея при себе лишь телегу и три колокольчика для коров, собирал старые пружины от кроватей и деформированные корсеты толстых женщин!). Вот Бонни (явно спит с каким-то мужиком, который ей изменяет), Джинни (ее дочь Эсси – дерзкая девчонка, так и хочется залепить ей пощечину) и Джо (волосы у нее – как стог сена в припадке истерии). И целая орда хилых, вонючих отпрысков. Все веселятся за милую душу, хотя их жизнь – навозная куча. «Родились в навозе, благоденствуют в навозе и гордятся этим! – думала про себя Генриетта. – Хорошо быть такими, кто даже не понимает, насколько они бедны! Пусть гниют, мне-то что». Раньше ее ужасно раздражали эти люди, которых не волновало то, что у них старая машина, что живут они в нищете, что их дочери работают на шляпных фабриках, что их кузины выходят замуж, находясь на втором месяце беременности, – лишь бы жили и как-то ползали по жизни! Презирая их, Хенни презирала себя за то, что породнилась с ними, потому как, хоть и слыла одной из первых красавиц Балтимора, не сумела найти богатого мужа, поскольку была никчемной, истеричной и легкомысленной. Бедняжка Генриетта, жалели ее Поллиты, ни секунды не сомневаясь, что она чувствует себя униженной из-за того, что она, получившая столь прекрасное воспитание, связала себя родством с ними. Эбби с серьезным видом налил Хенни коктейля, Ленни пододвинул к ней тарелку c печеньем в форме сердечек, испеченных женой Эбби Эммой.

– Ешь, пей, Генриетта, – сказал Ленни, одарив ее ясным взором голубых глаз.

– Сэм, – обратился к сыну старик Чарли на противоположном конце стола, – живи и дай жить другим. Мы не знаем, зачем мы живем, и, пока не выясним, нужно радоваться жизни. Это – золотое правило! – Он еще глотнул винного коктейля, уже начинавший туманить его старческий мозг.

– Отец, – раздраженно отвечал недовольный Сэм, – тебе известны мои принципы. Слабоалкогольные и спиртные напитки отключают разум, способствуют нравственному падению, любой праздник превращают в постыдный разгул. Ты знаешь, что я строго следую своим принципам. Вы все знаете, что я никогда не отступаю от того, что считаю правильным. Почему вы противодействуете мне? Да еще в такой день! В Сингапуре я видел, что творит алкоголь даже с лучшими из людей; белый человек на Востоке пропитан алкоголем. Приезжает туда с нормальной печенью, а потом становится рабом собственной печени. Что касается воздействия алкоголя на женщин, наш ангел-хранитель преображается в ведьму – а то и в кого похуже! Так что прошу меня извинить.

Хенни внимательно смотрела на Сэма и, когда он закончил свою речь, насмешливо фыркнула и поднесла к губам второй бокал.

– Хенни, поставь бокал или выйди отсюда: здесь мои дети.

– Сэмюэль! – в ужасе вскричала Бонни. – Душенька! – умоляюще произнесла она.

– Сэм, Сэм, Сэм, не порти праздник! – возмутилась Джинни.

– Хенни, ты слышала, что я сказал! – рявкнул Сэм, побагровев. – Вы все меня слышали.

– Слышала! – срывающимся голосом отвечала она, неестественно рассмеявшись. – В отличие от тебя, я не стала бы реветь через весь стол, оскорбляя собственных гостей. Хорошеньких же манер ты нахватался в своем изысканном сингапурском обществе!

Она зажмурилась, откинула назад голову в свойственной ей безобразной театральной манере, потом резко подняла тяжелые веки и обвела всех затуманенным взглядом.

– Он пишет домой письма о светских дамах, с которыми подружился в своей заморской экспедиции. Леди Баттерсби то, леди Модор се, а леди Большая Шишка ах-ах-ах, и иже с ними сэр Уильям Ты-Мне-Я-Тебе. Ах, сколько у него важных друзей, и все-то от него в восторге, а дома он вон как себя ведет. Ну как же, Великий Я-Я. Не успел на берег сойти, а уже пытаешься мною помыкать, будто я его секретарь-негр или жена-негритянка! – Надменно рассмеявшись, Хенни снова глотнула из бокала. – Я постыдилась бы оскорблять гостей на званом обеде в своем доме, тем более что вся снедь на столе из их кошельков, – а ему хоть бы что. Он отказывается пить ваше вино, потому как боится замараться, ведь он сама непорочность. Настолько безупречен, что, пообщавшись с сингапурскими шлюхами, пьяными от джина, он и здесь пытается мною помыкать, как помыкал теми жалкими нищенками, китайцами и неграми, что предоставило ему правительство. То же мне воротила выискался!

Сэм резко вскочил на ноги, опрокинув стул:

– Хенни, вон отсюда!

Его братья и сестры тоже повскакали с мест, чтобы обуздать Сэма, успокоить Хенни, увести детей.

Старик-отец привстал на полусогнутых ногах и положил жилистую руку с набухшими венами на плечо сына. Сэмюэль не обратил на него внимания, думал, это кто-то из детей. Хенни со смехом медленно поднялась из-за стола, отряхнула крошки с колен.

– Посмотрите, какая я стала! Спина согнулась под тяжестью плода. Разве не жаль вам видеть, во что я превратилась из-за его похоти? Мое тело раздулось, как футбольный мяч, впору хоть по полю гонять. А все потому, что этот непорочный праведник, который якобы не смотрит на женщин, не способен укротить свою похоть. Неужели вам не жаль меня – жертву его похоти? Разве не по его вине я стала уродиной? Разве не он связал меня по рукам и ногам, не он позаботился о том, чтобы ни один мужчина даже не взглянул на меня, пока он флиртовал