Человек, который любил детей - Кристина Стед

– Почему же? – весело вскричала Джо. – Ты у нас единственный смитсоновец. Единственный гений в нашей семье. Разве я не права?

– Права, права!

– Наш единственный гений, – не унималась Джо.

Луи опустила голову. По странной случайности взгляд Джо упал на Луи. Вон как злорадно улыбается, отметила девочка.

– А ты, Джо? Разве ты у нас тоже не гений? – невинно поинтересовалась Бонни. – Ну, вообще-то, мы здесь все головасты, только не знаем об этом, кроме Сэма. – Она развернулась на табурете.

– Играй,– потребовал дедушка и жутким дрожащим голосом, который трещал и скрипел, срываясь на крик, затянул песню «Ура, ура, вся банда в сборе»[101].

– Пусть папа сыграет, – с воодушевлением произнес Эбби, взглядом добрых серых глаз лаская отца. – Папа, что ты исполнишь?

Старик выбежал на середину ковра, приспустил брюки, чтобы сидели мешком, оттопырил карманы, взлохматил густую седую шевелюру, до красноты пощипал щеки, и они все сказали, что хотят послушать «Отважного рыбака». Из кармана он вытащил красный платок, который повязал на шею, в открытый V-образный ворот рубашки. Мальчикам было немного стыдно за деда – за то, что брюки на нем топорщатся и сборятся на ногах, платок и пиджак измазаны в соплях, и особенно за его готовность спеть для них. Но старик Чарльз привык давать представления, любил выступать, да и потомство у него было столь многочисленное – дети, внуки, – что некогда ему было обращать внимание на бледную немочь мелюзги в коротких штанишках. Он запел с самозабвением, и шокирующая вечная молодость деда на время перестала их шокировать:

Один храбрый моряк на баркасе

Вышел в море на ловлю селедки.

Налетел ураган, раскачал он баркас,

И свалился моряк прямо в море!

Засим последовал восхитительный речитатив с импровизациями. Рассказывая, дедушка подыгрывал себе на аккордеоне, на своем «пролетарском рояле», как он выражался, исполнял «музыку живьем». Дедушка не скупился на представления и спел целых три куплета. Они все хохотали до упаду, а потом разразились продолжительными неистовыми овациями (во время которых Хенни уныло прошествовала в кухню). Тем временем дедушка удалился в угол и как будто упал за диван. Они уже подумывали о том, чтобы пойти и помочь ему подняться, а он, торжествующий, внезапно вырос перед ними со своим старым банджо в руках. И был встречен ликованием. Старик Чарльз на радостях подпрыгнул и закричал:

– Стул, стул странствующему менестрелю!

Он разошелся, и теперь уже ничто не могло его остановить. Дети были в восторге, и во время следующей песни только те, кто слушал не очень внимательно, заметили Хенни в столовой. Двигаясь со слоновьей грацией, она несла серебряную сахарницу. Потом Эбби взял банджо и исполнил песню «Однажды майским вечером», во время которой Бонни увидела сердитую Хенни, с трудом ступающую на нижнюю ступеньку лестницы, а потом услышала, как та медленно тащится наверх.

Снова подали закуски и напитки. Во время этой суматохи Хенни опять сошла вниз, на этот раз в новом розовом китайском халате.

– Мне кажется, я вот-вот лопну, до того меня распирает, – удрученно пожаловалась Хенни, – а под ложечкой сосет, нужно что-то в рот взять. – Она села за кухонный стол с Джинни и, почти не разговаривая, стало жадно пить горячий чай. Но долго на одном месте не усидела и через несколько минут снова пошла наверх.

– Мы скоро уйдем, Душенька, – участливо сказала Джинни. – Сейчас я всех выпровожу.

– Да мне разницы никакой. Маюсь я. Мне все равно, что они там делают, я их едва ли слышу, – отвечала Хенни. – Уфф! Пойду наверх, отдохну. Теперь желудок болит. Дура я: нельзя было смешивать напитки. Скажи Луи, чтоб принесла мне бикарбонат.

С трудом передвигаясь, она поднялась на второй этаж. Внизу Поллиты орали как сумасшедшие:

– «Цветы расцветают весной, тра-ля! Но все они тут ни при чем»[102].

– Дом этот Кольер, наверное, оставил вам с Хенни? – спросил Ленни у Сэма.

– Обещал, – ответил Сэм. – Лен, только давай сейчас не будем об этом. Я был очень привязан к старику, а он любил меня.

– «Поэтому ежели рядом она, то мне не нужны ни цветы, ни весна. Тра-ля-ля-ля-ля!»[103] – пели Поллиты, сгрудившись вокруг пианино.

– Ты уже сообщил Генриетте?

– Нет, она слишком утомлена. Я позвонил ее родным, объяснил, что скажу ей утром. Съезжу на похороны. Впервые в жизни буду присутствовать на такой церемонии. Не люблю похороны, но старина Дэвид – другое дело. Плохо, что я не успел с ним попрощаться. Теперь горько об этом сожалею. Я любил старика Дэвида.

Они подошли к холлу.

– Душенька очень расстроится.

– Еще бы! Отец ведь!

Вниз сошла Луи.

– Папа, маме плохо. Она велела послать за доктором.

– Уф! Ох! – донеслись до них громкие стоны Хенни.

– Нельзя было ей пить вино, – сказал Сэм. – Еще и переволновалась. Нет, сегодня ей лучше не говорить.

– О-о-о, зараза, – громко, страдальчески охала Хенни.

Сэм нахмурился.

– Луи! – позвала Хенни. – Луиза! Бонни!

– Я поднимусь, – сказал Сэм.

– Пусть лучше тетя Бонни, – посоветовала Луи. – Тетя!

– Тра-ля-ля-ля-ля! Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля! – вопили Поллиты.

– Тетя! – крикнула Луи, заглядывая в комнаты. Бонни, возбужденная и радостная, выскочила из ванной с газетой в руке.

– Ой, Сэм, забыла спросить. Что в Сингапуре говорят про Уолли? Что в Британской империи говорят про Американскую Красавицу?

– …ни цветы, ни весна, тра-ля, ля-ля, тра-ля, ля-ля! Ля-ля-ля-ля-ля! – кричали, стонали, пищали, визжали у рояля Поллиты, заходясь хохотом.

– Тетя, мама просит тебя подойти!

– Луи! – пронзительно крикнула невидимая Хенни, кипя от ярости и раздражения. – Луи, уйми этих бесноватых!

– Тише! Тише! – зашикал Леонард, поворачиваясь к родным. – Хенни нездоровится!

– Я всех сейчас уведу, – бросилась к ним Джинни.

– Сэмюэль! – вновь раздался вопль Хенни. – Выпроводи этих идиотов! – И они услышали стоны.

Джинни устремилась к родным и, словно размножившись на десяток Джинни, принялась всех собирать – кого-то похлопывала по спине, кого-то шлепала, подталкивала, тянула, говорила, где взять верхнюю одежду, извинялась, объясняла: Хенни переутомилась, перевозбудилась, ей нужен покой.

– Сэмюэль! Сэмюэль! – кричала Хенни охрипшим гневным голосом.

Вниз по лестнице сбежала Луи, топая как лошадь.

– Папа, мама говорит, ей невыносим шум!

– Нервы, – устало произнес Сэм. – Впрочем, думаю, это естественно. Бедная Душенька ждет, ждет. Все в итоге сводится к ожиданию.

– Что случилось? – подскочил к Сэмюэлю дедушка. – Нача…

– Нет, – успокоил его Сэм. – До родов еще две недели. Обычная истерика.

– Сэмюэль, – умоляюще затараторил старик Чарльз, виновато глядя на сына, – в честь меня еще ни одного малыша не назвали. Если у тебя родится мальчик, нареки его Чарли, пожалуйста! А Хенни я сам попрошу, когда