Другая. Видеть мир не глазами, а сердцем - Элой Морено

Под покровом ночи девочка в инвалидном кресле выезжает из своей палаты, чтобы попасть в соседнюю. Она всегда сначала заходит сюда, потому что именно тут ей придется потратить больше всего сил.

Луна въезжает и медленно закрывает дверь. Едва завидев ее, женщина тут же поднимается с кровати. Сначала она ее не узнает и смотрит с недоверием. Но Луна уже к этому привыкла, она просто улыбается и открывает свой рюкзак.

Достает несколько вещей и медленно, с неимоверным усилием, встает на ноги. Она смотрит на свои ноги, как будто уговаривая их: это всего лишь на минутку.

И в следующие минуты происходит волшебство.

После, измученная, она снова садится в кресло. Ей понадобится некоторое время, чтобы прийти в себя.

Наконец, набравшись сил, она снова открывает дверь и выкатывает кресло. Никто ее не видит.

Луна проезжает несколько метров вперед, чтобы попасть в палату, на двери которой нарисована большой красный круг. Он служит подсказкой для женщины, каждую секунду забывающей о настоящем.

Она спит, но Луна знает, что в любой момент она может проснуться с криками, в гневе. Сегодня она постарается этого избежать.

Визит сюда длится не более минуты. Иногда, если женщина не спит, бывает дольше.

Но сегодня не такая ночь.

Луна выезжает оттуда и двигается дальше, заглядывая по очереди в разные палаты на этаже, пока не добирается до лифта. На нем она отправляется в детское отделение: место, где должна находиться и она сама. Она заглядывает в несколько палат – каждый раз в разные, – оставляя конфеты в обмен на бумажки. Их она чуть позже спрячет в коробке в форме сердца.

Спустя несколько минут она снова поднимется на лифте, чтобы заглянуть в последнюю на сегодня палату: 444. Палату, которую она всегда оставляет напоследок.

После разговора с Луной, едва вернувшись домой из больницы, я тут же принялась искать информацию о себе, о моем бывшем муже, о моем сыне, об автомобильной аварии, сломавшей мою жизнь.

Каждый поисковый запрос пробуждал воспоминания, а каждое воспоминание, в свою очередь, приносило боль. Потому что боль от потери части себя никогда не проходит.

Через несколько часов я просмотрела сотни страниц и едва смогла отыскать четыре или пять статей, где вскользь упоминалось о том, что произошло: столкновение двух автомобилей на шоссе, не более того. Нигде не говорилось о погибших. Нигде не упоминалось мое имя. Ничего.

Откуда эта девочка могла знать обо мне такое?

Луна начинает говорить

Двенадцать лет назад. Луна начинает говорить

Девочка, которая, в отличие от других, не плакала при рождении, продолжает расти не совсем так, как другие дети, потому что все в ее жизни происходит не вовремя. Она научится произносить множество разных слов, прежде чем ей исполнится год, но в течение нескольких месяцев никто, даже ее мать, не будет понимать, что она говорит. Девочка будет выдавать слова, между которыми не будет никакой связи, издавать звуки, делая разные ударения, выражаться странными синтаксическими конструкциями. На самом деле, она не сможет произнести ни одной целой фразы на протяжении долгого времени.

В полтора года обеспокоенная мать отведет девочку к логопеду и на этот раз узнает удивительную правду: дело не в том, что девочка плохо говорит на этом языке, а в том, что она говорит на трех языках одновременно. Один язык, ее родной, это английский, другой – русский, третий – немецкий.

Логопед объяснит, что если ребенок слышит слова на других языках, то вполне нормально, что он будет включать их в свой словарный запас. Ненормально то, что он будет включать их настолько быстро. Мать ответит врачу, что она понятия не имеет, где девочка может слышать русскую и немецкую речь.

И хотя это кажется невозможным, Луна будет продолжать говорить на трех языках все лучше и лучше.

К пяти годам она будет в совершенстве владеть четырьмя языками.

В шесть лет языков станет пять.

И так будет продолжаться, пока к тринадцати годам она не заговорит свободно на десяти разных языках.

День 2-й. Больница

На следующий день, поднявшись на этаж, где была палата Луны, я подошла к дежурной стойке у входа и увидела черный бант.

– Она ушла, – сказала медсестра, едва сдерживая слезы.

Я подумала о Луне, и сердце мое бешено забилось.

– Кто? – испуганно спросила я.

– Миссис Паркер.

Я сразу почувствовала эгоистичное облегчение, которое мы испытываем, когда умирает кто-то чужой. Потому что смерть причиняет нам боль в зависимости от того, насколько близкой была наша связь с тем, кого уже нет. В то время я была еще незнакома с теорией Луны, но так мы живем изо дня в день.

– Она была у нас почти полгода. Мы сделали все возможное, но ее легкие не выдержали.

– Мне очень жаль, – сказала я не совсем искренне, ведь, когда вы не связаны с ушедшим человеком, это чувство сожаления длится всего несколько секунд.

Молчание.

Я стояла и смотрела на черную ленту на стене.

– Это то, что мы делаем уже много лет. Мы все здесь как одна семья. Несмотря на то что большинство пациентов неизлечимо больны, мы всегда заботимся о них и поддерживаем.

– Мне жаль, – повторила я и направилась к палате Луны.

Я прошла несколько метров по коридору, где лежали в основном взрослые больные. Я не понимала, почему Луну не поместили этажом выше, в детском отделении.

Я прошла мимо нескольких палат, пока не остановилась возле одной, на двери которой был нарисован большой красный круг. У двери стояла пожилая женщина, опираясь на ходунки.

– Вы мать Луны? – спросила она меня.

– Мать? Нет-нет, – вежливо ответила я.

– Вы уверены? – переспросила она, пристально глядя мне в глаза, как будто не веря тому, что я говорю.

– Да, конечно, я уверена, – улыбнулась я.

– Мы почти всегда уверены в том, в чем уверены, и почти никогда не уверены в том, в чем не уверены, – сказала она мне.

– Извините, я не мать Луны, – повторила я.

– Надо же, как жаль, – ответила она мне, меняя выражение лица.

Я чуть отступила в сторону, чтобы пройти.

Я шла по коридору, пытаясь вспомнить, что мне было известно о матери девочки. Сообщалось, что она умерла около шести или семи лет назад, также от рака.

Я уже отошла на несколько метров, когда снова услышала:

– Вы