Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира - Бенджамин Алире Саэнц

меня большая честь представить лучшего выпускника этого года, Кассандру Ортегу. Когда она подошла к трибуне, аплодисменты были вежливыми — но отнюдь не восторженными. Мне стало неловко.

— Единственная причина, — начала она, — по которой меня выбрали лучшим выпускником этого года, заключается в том, что студенты не участвовали в голосовании.

И все засмеялись. То есть все, абсолютно все, засмеялись. Блестяще. Она держала нас в своих руках.

Кассандра рассказала о том, как она всегда стремилась к знаниям.

— Но не всё, чему нам нужно учиться, можно найти в книге. Или, вернее, я узнала, что люди тоже книги. И в этих книгах содержится много мудрых вещей. У меня есть друзья. Да, кто бы мог подумать? У Кассандры Ортеги есть друзья.

Раздался смех. И это был дружелюбный смех.

— У меня есть друзья, которые научили меня — знаете, хорошие друзья тоже учителя — что вы не можете считать себя образованным человеком, если не будете относиться к другим с уважением. Хотя мои оценки были отличными, я часто терпела неудачу, когда дело доходило до признания достоинства других — и об этом я сожалею. Ничего нельзя поделать с прошлым, но все мы можем изменить то, что мы делаем и кем мы являемся в будущем. Будущее начинается сегодня вечером. Прямо сейчас.

— Мой старший брат, которого я любила, умер от СПИДа в прошлом году. О СПИДе мы не говорим на уроках. И многие из нас — дома тоже. Думаю, мы надеемся, что это просто пройдёт. Или, может быть, нам всё равно, потому что большинство людей, умерших от этой эпидемии, — это геи. И нам всё равно на геев, потому что мы думаем о них ужасные вещи, и считаем, что они получают по заслугам. Мы не воспринимаем мужчин, умерших или умирающих от СПИДа, как настоящих мужчин, или как настоящих людей. Но это настоящие мужчины. И все они — люди. У них есть братья и сёстры, матери и отцы, которые оплакивают их, ненавидят их или любят их.

— Легко ненавидеть кого-то, когда ты не видишь в нём настоящего человека. Но игнорирование наших различий тоже не выход. Я не думаю, что женщин в этой стране рассматривают как равных, но чтобы меня рассматривали как равную, я не хочу, чтобы мужчины игнорировали тот факт, что я женщина. Мне нравится быть женщиной. И мужчинам слишком нравится быть мужчинами.

Её прервали смехом и аплодисментами. Думаю, смеялись парни, а хлопали женщины.

— У меня есть друг. Он другого пола. Мне не нужно называть его имя, но прежде чем мы стали друзьями, я ненавидела его. Я чувствовала себя оправданной в своей ненависти к нему, потому что он ненавидел меня в ответ. Для меня он не был человеком. А потом однажды мы поссорились, и эта ссора переросла в разговор — и я обнаружила, что он слушает меня, а я слушаю его. И он стал одним из самых близких друзей, которые у меня когда-либо были. Я научилась видеть его. Я узнала о его проблемах, о его пути, о его боли, и я узнала о его способности любить. И я узнала о своей собственной способности любить.

— Очень долгое время я мечтала быть актрисой. Потом поняла, что всю жизнь была актрисой. Но вопрос «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» — это не только о профессии. Настоящий вопрос — какой человек ты хочешь быть? Хочешь ли ты любить? Или ты хочешь продолжать ненавидеть? Ненависть — это выбор. Ненависть — это эмоциональная пандемия, от которой мы до сих пор не нашли лекарства. Выберите любовь.

— Выпускной класс 1989 года, встаньте, пожалуйста. И все встали. — Соедините руки с человеком, сидящим рядом с вами. И все взялись за руки. — Руки, которые вы держите, принадлежат людям — и неважно, знаете вы их или нет. Вы держите руки будущего Америки. Цените эти руки. Цените эти руки — и измените мир.

Наступила полная тишина — и затем разразились громовые аплодисменты для Кассандры Ортеги. Более половины её аудитории ненавидели её до того, как она поднялась на эту трибуну — и она позволила нам увидеть её. Она стояла перед этой трибуной, смотрела на нас, и была сияющей. Она была утренним солнцем. Она была тем новым днём, которого мы все ждали. И мы влюбились в неё.

***

Весь мир хотел сфотографироваться с Кассандрой. Мы терпеливо ждали. Миссис Ортега была так горда. Я видел, как она смотрит на свою дочь, когда одноклассники окружили её. И я знал, что она, должно быть, думала: Это моя дочь. Да, это моя дочь.

Моя мама стояла рядом со мной. — Каково это — быть чьей-то музой?

— Неплохо, наверное.

Моя мама просто рассмеялась.

Тридцать семь

МЫ ПОШЛИ НА ВЕЧЕРИНКУ, и я не  был в настроении для вечеринки — но я был счастлив. Кассандра, Данте, Сьюзи и Джина прекрасно проводили время. И я, по-своему, тоже прекрасно проводил время. Думаю, я всегда буду тем парнем, который предпочитает отмечать события потише.

Я вышел на задний двор. Оттуда открывался прекрасный вид на огни города, и я подошёл к задней части двора, оперся на каменную стену и стал любоваться видом. Я был там один, и мне показалось, что я что-то услышал, и в углу двора кто-то почти прятался за кустом. И я заметил, что кто бы это ни был, плакал.

Я подошёл к этому человеку, и увидел, что это парень. И я узнал его. Хулио? Хулио из приветственной комиссии? — Эй, — сказал я, — что случилось? Мы должны радоваться.

— У меня нет настроения радоваться.

— Ты вошёл в лучшие десять процентов класса.

— Большая хренова разница.

— Не может быть всё так плохо, правда?

— Знаешь, жизнь нелегка для всех.

— Жизнь нелегка для всех.

— Но для одних она сложнее, чем для других. Я ненавижу свою жизнь.

— Было дело. Прошёл через это.

— Сомневаюсь. Ты не знаешь, каково это — чувствовать себя уродом. Ты не знаешь, каково это — знать, что ты не вписываешься и никогда не впишешься. И что все будут ненавидеть тебя, если узнают правду о тебе.

И тут я понял, о чём он говорит. И я решил просто довериться ситуации. Не знаю почему, но это не чувствовалось храбрым или чем-то подобным; это было… ну, нормальным.

— Большинство