Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира - Бенджамин Алире Саэнц

людей не знают этого обо мне, потому что я не люблю развешивать вывески, и я довольно закрытый человек, поэтому только моя семья и самые близкие друзья знают, но я гей.

— Ты? Аристотель Мендоса?

— Ага.

Он перестал плакать. — Ты какой-то ангел, посланный мне Богом или что-то в этом роде? Я тоже гей. Но, думаю, ты догадался об этом по тому, как я говорил. И я никому никогда не говорил. Никому. Ты первый человек, которому я это сказал.

— Ты первый человек, которому ты когда-либо это сказал? Ну, полагаю, это большая честь для меня — но эту честь следовало бы отдать твоим самым близким друзьям.

— Нет.

— Почему нет?

— А что если они меня возненавидят, после того как я им расскажу? Тогда у меня никого не останется.

— Но Елена и Хектор — твои лучшие друзья. Я всегда вижу вас вместе в школе.

— Они мои лучшие друзья. Они мои лучшие друзья с самого детства.

— Я не думаю, что они тебя возненавидят.

— Ты этого не знаешь.

— Ты прав. Но я не думаю, что я не прав. А что, если я не прав, и они не захотят иметь с тобой ничего общего — разве ты не захочешь знать, что они не стоят того, чтобы с ними общаться? Хулио, никогда не недооценивай людей, которые тебя любят. Расскажи им.

— Я не могу.

— Да, можешь. Нравится тебе это или нет, тебе придётся научиться быть смелым. Они здесь?

— Да, они внутри танцуют.

— Я пойду внутрь, и приведу их сюда. Слушай, я прикрою тебя. Я никуда не денусь. Я буду прямо здесь. Хорошо?

— Хорошо, — сказал он. Он просто кивал. — Хорошо, я могу просто покончить с этим.

Я зашёл внутрь и увидел Елену и Хектора. — Хулио хочет поговорить с вами.

— Что-то случилось? С ним всё в порядке?

— С ним всё в порядке. Ему просто нужно поговорить со своими друзьями. — Я наклонил голову, и они последовали за мной на улицу.

— Хулио, это твои друзья. Поговори с ними.

— Что случилось, Хулио? Ты плачешь. Что случилось?

— Всё.

— Что, Хулио? Расскажи нам, что случилось.

— Просто я не знаю, как сказать вам, что я… я гей. — И он опустил голову. Я понял, что его слёзы были от невыразимого стыда.

— О, Хулио, почему ты нам не сказал? — Елена протянула к нему руки и обняла его. А Хектор обнял их обоих — и они все плакали. — Всё в порядке, кому какое дело? Мы твои друзья. Разве ты не знаешь, что это слово значит?

— Мне жаль. Я боялся.

— Боялся, что мы тебя не будем любить? — Елена посмотрела на него таким взглядом. — Мне следует выпороть тебя за то, что ты нам не доверял. Мне действительно следует.

— И мне тоже, — сказал Хектор.

— Простите меня. Ари сказал, что мы никогда не должны недооценивать людей, которые нас любят. И он был прав.

— Мы прощаем тебя, — сказала Елена. — Давай отпразднуем. Это вечеринка по случаю каминг-аута!

На лице Хулио появилось ужасное выражение. — Я шучу, — сказала Елена. — Мы не заставим тебя делать какие-либо публичные заявления. — Она повернулась ко мне. — Ты полон сюрпризов. За всё плохое, что я когда-либо говорила о тебе, за всё плохое, что я когда-либо думала о тебе — прости меня, Ари. Я могу быть такой сволочью. — Она поцеловала меня в щёку. — Я буду любить тебя за это вечно.

— Вечность — это долго, Елена.

— Я знаю, что значит «вечность», Аристотель Мендоса.

Я смотрел, как они ушли, смеясь и шутя. Я был счастлив.

***

Я собирался зайти внутрь, чтобы присоединиться к вечеринке, как вдруг увидел, что Данте идёт ко мне. — Ты опять грустишь, мальчик?

— Нет. Я Ари. Я отмечаю тихо. Посмотри на звёзды, Данте. Даже сквозь смог от огней, ты всё ещё можешь их видеть.

Он взял меня за руку. Он повёл меня в угол двора, где мы могли спрятаться за большим кустом. Он поцеловал меня.

— Я никогда не мечтал о том, что лучший выпускник когда-либо поцелует меня.

Данте улыбнулся. — Я никогда не мечтал, что муза Кассандры поцелует меня в ответ.

— Может быть, жизнь состоит из того, о чём мы никогда не мечтали.

Я задавался вопросом, буду ли я всю жизнь прятаться за кустом и целовать мужчин. Я задавался вопросом, научусь ли я когда-нибудь перестать портить себе праздник.

Тридцать восемь

ВЕЧЕРИНКА ВСЁ ЕЩЁ ПРОДОЛЖАЛАСЬ. Но мы решили сбежать. — Пойдём к нам, — сказала Кассандра. Данте запрыгнул в мой грузовик. Кассандра и Джина запрыгнули в машину Джины. Сьюзи запрыгнула в машину Крикета. А мы пригласили Хектора, Елену и Хулио, и они последовали за нами в пустыню, в то место, которое принадлежало мне и Данте, и которое мы теперь разделяли с теми, кого мы называли друзьями.

Кассандра принесла бумбокс, нашла хорошую радиостанцию, и мы слушали музыку и танцевали. Я представил Елену Сьюзи. — Вы понравитесь друг другу. Вы обе умеете писать слово «феминизм» по буквам.

— Да, Ари, но а ты? — Елена умела строить такие серьезные взгляды, что могли тебя заткнуть за наносекунду.

— Видишь, Сьюзи? Женщина, которая тебе по сердцу.

И мы рассказали Елене, Хектору и Хулио о Крикете.

Елена была в восторге. — Ты тот самый Крикет? Ты наш герой.

Крикет был скромным человеком. — Я ни для кого не герой.

— У тебя нет права голоса в этом вопросе, — сказала Елена.

И мы начали скандировать: — Мы любим Крикета! Мы любим Крикета! — Думаю, никто никогда по-настоящему не отмечал его жизнь. Всем нужно было праздновать.

На радио играла медленная любовная песня. Мы с Данте бесстрашно танцевали в компании друзей. А Данте, будучи Данте, спросил Хулио: — Ты когда-нибудь танцевал с другим парнем?

И Хулио покачал головой. — Ну, сейчас вот станцуешь. — И он затанцевал с ним. И если кто-то когда-либо носил улыбку на миллион долларов, то это был Хулио.

Мы танцевали. Мы все танцевали в пустыне. Мы танцевали в пустыне, которую я любил. Мы танцевали до восхода солнца. И на рассвете солнце светило