Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира - Бенджамин Алире Саэнц

новую страницу. Я начал писать имя Данте. Но я не хотел говорить с Данте. Поэтому я отложил дневник, взял блокнот и начал писать стихотворение. Я на самом деле не знал, как писать стихи — но мне было всё равно, потому что мне нужно было написать что-то, чтобы выплеснуть боль. Потому что я не хотел жить с этой болью.

Однажды ты сказал мне: Я вижу тоску.

Ты увидел во мне желание, у которого нет имени.

Ты ушёл. Есть небо и деревья.

Есть собаки и птицы.

Есть воды на этой земле, и они

ждут. Я слышу твой голос: ныряй!

Ты научил меня плавать в бурных водах —

А потом оставил меня здесь тонуть.

Сорок три

ОНИ БЫЛИ ТАМ, КАССАНДРА, Сьюзи и Джина, сидели за моим кухонным столом и пили лимонад.

— Я ему врежу.

— Он полный идиот.

— Он такой же, как все остальные.

— Он не такой, как все остальные, Джина. Он не полный идиот, Сьюзи. И, Кассандра, ты никому не врежешь.

— Но посмотри на себя. Ты — сплошной беспорядок.

— Да, это так. Мне нужно научиться отпускать. Мы всё равно всего лишь дети.

— Ну, может, он ребёнок. Но ты — нет.

— Может, просто сходим в кино и подумаем о чём-нибудь другом? — И мы так и сделали. Мы сходили в кино. А потом пошли есть пиццу. И мы не говорили о Данте, но он был там. Он был как призрак, который преследовал меня в голове. Но в основном он преследовал моё сердце.

Сорок четыре

ПРОШЛА НЕДЕЛЯ. МЫ С КАССАНДРОЙ бегали каждое утро. Я проводил время за чтением. Погружение в книгу — неплохой способ провести дни. Я знал, что когда-нибудь боль пройдёт. Я бегал по утрам, читал, разговаривал с Легс, разговаривал с мамой.

У меня было много разговоров с мамой — но я не помнил, о чём мы говорили. Я жил в той грусти, которая лежит за пределами слёз. Я не был совсем уж меланхоличным. Я был скорее апатичным или… как это слово, которому Данте меня научил? А, да, «недомогание». Я чувствовал недомогание.

Больше ничего не оставалось делать — кроме как жить.

Я старался не думать об имени, которое было написано на моём сердце. Я старался не шептать его имя.

Сорок пять

Я ПРОСНУЛСЯ ОТ ЗВУКА льющегося дождя. Я пил кофе, когда зазвонил телефон. Я услышал голос миссис Ки. Она сказала, что Данте оставил мне несколько вещей. Я почти забыл, какой у неё приятный голос.

К тому времени, как я добрался до дома Кинтанов, дождь прекратился. Миссис Ки сидела на ступеньках крыльца и разговаривала с Софоклом.

— О чём вы с ним разговариваете?

— О разных вещах. Я как раз рассказывала ему о том дне, когда ты спас жизнь его брата.

— Будет ли тест?

— Как всегда, умник.

Она передала мне Софокла. — Мне нужно кое-что тебе дать. Я сейчас вернусь.

Я взял Софокла на руки. Я смотрел в его глубокие, любопытные чёрные глаза. Он был спокойным ребёнком. Он был счастлив просто существовать, и, казалось, понимал, что происходит вокруг него, хотя я знал, что это не совсем так. Он всегда был милым, когда был у меня на руках. Но он капризничал, когда его держал Данте. Я не знал, почему.

Сэм и миссис Ки вышли из дома, неся картины. Миссис Ки несла картину, которую нам подарила Эмма, а я не мог как следует разглядеть картину, которую вынес мистер Ки. Судя по её размеру, это была картина, над которой Данте работал в своей комнате. Он завернул её в старое одеяло, чтобы защитить.

— Мы скучали по тебе. — Сэм улыбнулся мне. — Дай-ка я положу это в кузов твоего грузовика. — Он поднялся обратно по ступенькам, взял другую картину и положил её на переднее сиденье. Он подпрыгнул обратно наверх по ступенькам, и в тот момент я клянусь, это было как смотреть на Данте. Он взял Софокла на руки. — Этот малыш растёт.

— Он скучает по Данте?

— Не думаю. Но ты-то скучаешь, правда?

— Думаю, это написано у меня на лице.

Миссис Ки передала мне письмо. — Он оставил это для тебя. — Она посмотрела на меня и тихо покачала головой. — Мне так не нравится видеть тебя таким грустным, Ари. У Данте был такой же вид до того дня, как он уехал в Париж. Он так и не рассказал нам, что произошло между вами двумя.

— Я на самом деле не понимаю, что произошло. Думаю, он просто… я не знаю… просто… о, чёрт, я действительно не знаю. Послушайте, мне пора идти.

Миссис Ки проводила меня к грузовику.

— Ари, не пропадай. Мы с Сэмом очень любим тебя. И если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится…

Я кивнул.

— Что бы ни случилось между вами — помни, что Данте любит тебя.

— В последний раз, когда я его видел, это так не ощущалось.

— Я не думаю, что ты действительно в это веришь.

— Я не знаю, во что я верю.

— Иногда путаница лучше, чем уверенность.

— Я не совсем понимаю, что это значит.

— Запиши это — и подумай об этом. — Она поцеловала меня в щёку. — Передай мою любовь Лилли. Скажи ей, чтобы она не забыла о нашем ужине завтра вечером.

— Данте думал, что когда вы ужинаете с моими мамой и папой, вы только и делаете, что говорите о нас.

— Данте был неправ в этом. Он неправ во многом.

Когда он влюбился в меня — был ли он прав в этом? Этого я хотел спросить её. Но не спросил.

Я всегда хотел встретить любовь, понять её, позволить ей жить внутри меня. Я столкнулся с ней однажды летним днём, когда услышал голос Данте. Теперь я хотел бы никогда не встречаться с ней. Никто никогда не говорил мне, что любовь приходит не навсегда. Теперь, когда она оставила меня, я — пустая оболочка, пустое тело, в котором ничего нет, кроме эха голоса Данте, далёкого и недосягаемого.

А моего собственного голоса не стало.

Сорок шесть

Я СМОТРЕЛ