Меркьюри - Эми Джо Бернс

не могло изменить ― ни на пороге отцовства, ни когда его поймали за руку на воровстве, ни когда серьезно заболела жена. Он был все тот же человек с бескрайними фантазиями, который больше двадцати лет назад вселился в железнодорожный вагончик и который никогда не признавал своих ошибок и неудач.

Впервые в жизни Бэйлор задался вопросом: а что, собственно, строили Джозефы? Возможно, некую эфемерную империю, специализирующуюся на кровельном ремесле, ― но уж точно не крепкую семью с долговечными, надежными отношениями. «Что мы вообще делаем?! ― хотелось ему во всю глотку закричать отцу. ― И было ли для тебя это когда-то так же важно, как для меня?»

Мик полагал, что обеспечивает наследство для своих сыновей. Но вся правда о его наследии лежала сейчас перед ними мертвой на полу: женщина, не сумевшая остаться в живых, и ее муж, убежденный, что именно этого она и хотела.

Придерживая тело матери, Бэйлор думал: насколько глубоко взаимопонимание, что возникает между мужем и женой, постоянно живущими бок о бок? Ведь в какой-то момент любой брак, должно быть, превращается в свалку всевозможных безделушек, недосказанных фраз, укатившихся по полу зажимов от сережек. Была ли передозировка лекарства случайной или целенаправленной, Бэйлор не мог знать точно. Единственное, что он понял: вытягивать всю правду из отца будет намного тяжелее, нежели пытаться просто выплыть после кораблекрушения. Все осколки и артефакты потонули слишком глубоко, чтобы их еще можно было поднять на поверхность.

Бэйлор не ведал, что означает быть мужем, и сомневался, что ему вообще доведется это испытать. Зато он хорошо знал, каково это ― быть сыном, и в тот день он понял, что воспринимал все неверно. Любовь и преданность проявляются не в том, чтобы игнорировать чьи-то преступления. Джозефы нажили себе бед не потому, что отказывали друг другу в милосердии, а потому, что делали вид, будто никто из их семьи в нем не нуждается. Бэйлор узнал, на что способен его отец, ― и стал его игнорировать. Он устал от выходок Мика и поставил на нем крест как наказание, которое в итоге понесла Элиза.

Бэй уверил себя, что не меньше Мика виноват в столь ранней кончине Элизы. Он очень старался уважить единственное желание матери ― не стать таким же, как отец, ― и в итоге хороший сын потерпел неудачу.

Бэй был слишком сокрушен случившимся, чтобы сознавать все то, что происходило дальше. Он не помнил ни то, как пытался оживить мать, ни тот момент, когда понял, что это уже невозможно. У него не отложились в памяти ни колючий спор Марли с Уэйлоном, ни заключение коронера, ни посещение дома ритуальных услуг на другой стороне улицы. Он понятия не имел, как у него на дверной ручке с утра в день похорон оказался чистый отглаженный костюм с галстуком, ни то, откуда он вообще появился. Не понимал, почему приехавшие три сестры Элизы глядят на всех Джозефов с неприязнью. Бэй позабыл про свою оплошность на надгробной речи. Забыл, сколько выпил виски по дороге с кладбища, возвращаясь домой один.

Бэй помнил только то, как заметил на поминках Джейд ― его маяк в море скорбящих, ― и как силился до него доплыть, но был снесен волной отлива. Он словно пытался говорить под водой, у него быстро заканчивался воздух, и он так и оставался неуслышанным.

Ему страшно не нравилось жить в этом доме, и он винил во всем себя, и ему уже опять хотелось постричься.

Бэйлору некуда было бежать от навалившейся правды, вгонявшей его в удрученное состояние. И он поднялся по лестнице, стремясь к ласково манящему лучу света в самом конце коридора ― прочь от людей, подальше от материнской спальни. В комнате он обнаружил Марли ― сигнальный огонь, светящийся на фоне половинки луны. Как и Джейд, она отчаянно выправляла курс своего корабля в бурлящих водах, в то время как мужчины вокруг нее прыгали за борт. И Бэйлором завладело желание прокрутить стрелки часов назад ― к той поре, когда он еще мог бы стать достойным ее света.

Если бы она подарила этот свет ему, а не Уэйлону, Бэйлор сейчас не был бы таким неудачником. Он уже устал постоянно слышать, что поздно ждать чудес. У него кружилась голова, и Бэй решил, что, наверное, заснул и обнаружил, что Марли ждет его во снах, и хотя бы в них он не будет одинок. И он поцеловал ее…

Из сладкого оцепенения Бэйлора вырвал брат, швырнувший его на пол. Бэй пришел в себя препаршивейшим образом, свирепо жаждая крови. Бэйлор был не в силах признать, что он тоже в ответе за смерть матери, зато мог подпортить идеальную наружность братца, мог двинуть ему как следует и снести ответный удар.

Качнувшись назад, Бэйлор яростно замахнулся, попав локтем во что-то мягкое и податливое. Взметнувшаяся, как занавеска на ветру, Марли отлетела назад, и Бэй услышал собственный вскрик. Он бы все тем же ревнивым мальчишкой, который в конце горки толкнул младшего брата в грязь. Тот, кто наговорил ему гадостей на бейсбольном поле после того, как Уэй принес команде победу. Был лишь вопрос времени (и смерть Элизы это ускорила), чтобы Бэйлор совершил тот грех, за который не будет прощения.

Кончилось тем, что Джейд вытолкала обоих братьев из комнаты, и для Бэя началось его падение в адскую бездну.

Позднее, когда дом опустел и на столе остался лишь недоеденный огромный пирог, Бэйлор никак не мог заснуть. Зачем вообще кто-то притащил сюда этот пирог, дивился он. Нынешняя трапеза была не праздником жизни, а признанием их неудачи, неспособности окружить эту жизнь заботой. Бэйлор знал, что должен сейчас сделать: проведать Шэя, которого он на поминках не видел, и извиниться перед Марли. Но вместо этого Бэйлор побрел мимо здания мэрии и вскоре уже постучал в окошко квартиры Джейд. Бэй позвал ее несчастным, как у вечно обиженного бассет-хаунда, голосом, затем еще раз стукнул кулаком по стеклу. Когда он уже прижался лбом к входной двери, створка вдруг приоткрылась ― но лишь настолько, насколько позволяла дверная цепочка.

– Теперь так, значит? ― сказал он появившейся в узком проеме части лица Джейд: одному глазу, сверкающему, точно драгоценный камень, половине носа и изгибу губ.

– Ты должен уйти, ― жестким голосом ответила она. Куда только делась та теплота, с которой они общались при ярком свете ее салона! ― Здесь Тео.

Бэй готов был поклясться, что стал растекаться на ее пороге.

– Тео меня нисколько не боится, Джейд. Впусти меня.