Прощание с пройденным - Владимир Николаевич Крупин

ХОРОШЕЙ картины – в неё хочется уйти, жить в ней. Московский дворик, Лунная ночь, Мокрый луг, Корабельная роща… А как, скажите, жить в чёрном квадрате? Чернота, темнота – это отсутствие света. Как холод – отсутствие тепла. Все выдрючивания – отсутствие таланта.

«САМОДЕЛЬНЫЕ СТИХИ». Так озаглавлена записка, пришедшая из зала. Огласите. «Встанем и выпьем! Не смогли нас покорить ни хазары, ни татары, ни монголы и не турки, ни разные урки. Ни французы, ни поляки, ни латинские собаки, ни прочие бяки». Огласил. Выслушали. Но не вставали, сидели. Выпить же было нечего. Но похлопали.

КОГДА ЧЕЛОВЕКУ (заметному) чего-то не прощают, значит, он сам себя прощает. И наоборот. Мы оправдываем тех, кто судит себя. Ещё бы научиться оправдывать тех, кто нас судит. Я уже на полпути. Мне уже безразлично, что обо мне говорят. Это не моя заслуга, это меня апостол Павел вразумил. Жить, чтобы тебя любили, гораздо легче, чем любить самому.

ЗИМА, НА ОСТАНОВКЕ: – Ой, морозище, ой, жмёт! «Да это и хорошо, не закиснем. Без засолки проживём».

ОДИН ГЛАВА одной африканской республики когда ехал куда с визитом, то, чтоб без него тут не случилось переворота, брал с собой и главарей оппозиции. На аэродроме представлял их встречающей стороне: «Мои мятежные генералы».

– У МЕНЯ МЕЧТА, – говорил мне итальянский журналист, – выпить водочку с селёдочкой с видом на Кремль. Вообще люблю Тургенева, хочу быть Обломовым, знать два глагола: сплю и ем.

Он же: «У вас спортисты рэкетирского дружества, съединённые де́ньгами, да? Так»? И ещё он: «На приёмах пьём и жрём, и говорим, а чекисты потом всю ночь пишут».

БОЛГАРСКАЯ ПЕРЕВОДЧИЦА, стыдясь за перемены в стране: – «Воры нашей дружбы и победы одни и те же. У нас в школе не знают, кто бросил бомбу на Хиросиму, думают, что русские, не знают, кто победил Гитлера. Учителям неловко сказать два слова в ответ на вопрос, кто освободил Болгарию. От кого? Ответ: «Русские от турок».

ПЕШКОМ ДО СОБОРА. Утро. Голуби громко воркуют, жасмин сильно пахнет. В соборе почти никого. Гробница архиепископа Серафима Соболева. Церковь Семи учеников. Священник: «Простые люди любят Россию. Даже и переход на новый стиль не помешал, хотя скорбно отмечать Кирилла и Методия одиннадцатого мая. Смотрим на Россию. Она была главной в славянстве, и на неё из-за этого были удары. И она к ним привыкла. Но теперь подтачивается изнутри». – «Так всегда было, – говорю я, – и будет до Второго пришествия».

МНОГО МЫ заигрывали с религиями Запада. Ходили даже по Волге протестанские корабли-десанты, назывались «Волга-92», «Волга-93». И хоть бы что. Хлебом-солью встречали. Только в Казани татары – молодцы, да продлит Аллах их драгоценные годы и да помилует, не дали пристать. Но сколько изданий хлынуло, сколько газет, радистанция католиков «Надежда», редактор Иловайская-Альберти, сколько проповедников! Угодливо, не взимая никакой арендной платы, предоставляли им огромные концертные залы, кинотеатры. Сколько телепередач, богослужений! Это только надо в ножки поклониться русским, что вышли из этого такого нашествия. С потерями, конечно, но вышли.

А сколько я лично встречался с ними (по их инициативе). Именно в начале 90‑х. Счастье моё было в том, что я уже много читал о католиках и протестантах, знал о. Серафима Роуза, а особенно резкие слова преподобного Феодосия Киево-Печерского о невозможности и пагубности общения с иноверцами. «Будут тебе говорить, что и твоя вера хорошая, и наша, скажи: разве Христос двоеверен»? А скольько внедряли дикие термины «иудео-христианство» и особенно, что католическая церковь – это «церковь – сестра». Если и сестра, то бывшая и ставшая ведьмой.

Церковные разногласия – это не партийные распри. Это гораздо серьёзнее. Религия – не отхожий промысел. Для России религия – образ жизни.

Противостояние Западу – это первейшее условие сохранения России. Запад – это частные, шкурные интересы, у нас издревле инстинкт социальной справедливости. Общается со мной немец, француз, еврей, европеец, в общем, я вижу, ему интересно только то, что же с меня (от меня) он может получить, чем я ему могу пригодиться.

Да, это главная угроза. От Запада всё: разврат, жадность, модернизм. А в чём спасение? В семье. И только в семье. Ведь и в школе, и в коллективе, и в армии, и в поездках тогда хорошо, когда есть чувство семьи. А уже совсем спасительно – воцерковлёння семья.

РУССКИЕ БЛЕСТЯЩЕ владеют чувством воображения. Отсюда вся русская лень: зачем что-то делать, если можно вообразить, что всё уже сделано.

ПЛОХ СТАЛИН, а Гитлера, главную чуму 20‑го века, победили. Евреев, кстати, спасли. Плох Петр I, но Россия при нём крепла. Плох Иван Грозный, но Россия при нём расширялась. И не захватывала земли, не занималась колонизацией, это была христианизация. Плюс к тому – освобождение сибирских просторов от остатков Орды.

– НАЧИНАЕМ? – спросил отец Иоанн. – Благословите.

– Начинайте, – как-то совсем буднично отозвался отец Владимир.

– Благословен Бог наш, – возгласил высоким, чистым голосом отец Иоанн.

– …всегда, ныне и присно, и во веки веков, – утвердил отец Владимир, а хор, после паузы, в которую было слышно, как регентша Людмила дала настройку голосом, дружно и громко заявил о себе:

– А-а-ми-и-нь!

Стою в алтаре. Много раз приглашали на службах в алтарь, и всегда я как-то стеснялся: вроде не по чину. Но когда благословляли надеть стихарь, когда подавал кадило, выносил свечу, помогал при причастии, то было чувство, что я нужен.

МОПАССАН: «Мысль становится шире и поднимается выше, когда живёшь один, и тотчас же сужается и сходит с высот, как только снова соприкасается с людьми».

Увы, это так. Хотя какие-то плюсы и есть. Я не монах и мне важно знать, что я не один вот так же о том-то думаю.

ЖЕНЩИНЫ ЧАЩЕ плачут, но дольше потом живут. А вот заявление женщины неплачущей, но тоже долгожительницы: «Заявляю, что все мужские влечения, особенно рыбалка и охота, являются только средством уехать от жены подальше. И напиться. Рыбу же можно и в магазине купить».

На охотах и рыбалках бывают и женщины, но явно не жёны. Чаще не жёны. Посему, когда муж горделиво поглядывает на лосиные или кабаньи рога на даче, то неизвестно, чей он выстрел вспоминает.

ВЕЗЁТ ЛИХОЙ мужчина в галстуке. Чего-то тревожно весел. Машина сильно иностранная, скорость непонятна, так как нет спидометра. Музыка наяривает из всех углов салона, глушит. Водитель танцует левой ногой, ибо правой загнал в пол педаль газа и не выпускает, а руль использует как цыганский бубен, часто в него поколачивая.

Остановились у низкого берега. Степь плавно переходит в