Каменные колокола - Владимир Арутюнович Арутюнян

друга. Мастер ведь не одну штуку сделал. А что потом будет делать этот несчастный? Тому, кто попадется к этим в лапы, нужно четыре шкуры иметь — чтобы три оставить в милиции, а в одной вернуться домой».

— Нет, ничего не знакомо.

— Ох, умаялся я с тобой!.. Пилос, скажи правду, кого ты подозреваешь?

— Не хочу грех на душу брать. Еранос повел стадо. Шахбазовы мужчины были в горах, а невестка вместе с Хачануш рано утром пошла за зеленью. Пришли поздно. Сам видел. Откуда же мне знать, какому дьяволу оно досталось?

— За сколько золотых ты купил шахбазовского теленка?

— Грешно вам. Они должны были мне шесть пудов зерна за прошлый год, еще три — за этот год, а шесть я должен отдать из урожая будущего года.

Невестку Шахбаза вызвали в милицию. Она испугалась. Пришла с мужем. Инспектор Саркис стал допрашивать:

— За сколько золотых продала теленка от черной коровы?

— Какое золото?

— Пилос сказал, что теленка за золото продала. Вам-то что, товар продали, скажите и идите домой.

— Теленка за зерно продали.

— Неправда!

Невестка Шахбаза поднялась и потянула мужа за руку:

— Вставай! — Она повернулась к следователю: — На меня еще никто не кричал. Ступай на жену свою кричи, бесстыжий! Да будь они прокляты — и золото, и тот, кто его украл!

Инспектор сказал уже мягче:

— Но ведь неправду же говорите.

— Говорим: за зерно продали, — значит, за зерно.

— У Пилоса нет зерна.

— Шесть пудов мы ему должны с прошлого года, три за этот год, а шесть он отдаст из урожая будущего года.

— Ладно, идите, но чтобы никто не знал, зачем я вас вызывал.

«Дай выйти отсюда — а там пускай хоть весь мир узнает».

Начальник милиции и инспектор долго беседовали.

— И какой разбойник унес это золото? Ни Пилос, ни Назлу не появлялись у дверей торгсина. Обыски не дали никаких результатов. Допросы ничего не прояснили. Но есть бадья, есть две монеты, — значит, были и остальные. Если украли, то где же его прячут? Может, Пилос хитрит? «Крестьянин скорее согласится отдать свою шкуру, чем золото». Пилоса надо еще допросить.

Ключ повернулся в скважине. Дверь широко распахнулась.

— Выходи, Пилос.

Пилос подумал, что его опять ведут на допрос. Покорно, с отчаянием вздохнул. Но когда заметил стоявшего у дежурки с папкой в руках и в плаще инспектора Саркиса, понял, что ошибся.

«Наверное, опять в Абану повезут».

Дежурный протянул ему старый пиджак, который заранее принесли из дома Пилоса:

— Надень, чтоб не простудиться.

Руки Назлу касались пиджака, в нем остался запах дома. Пилос чуть было не начал его обнюхивать, но постеснялся.

— Ну, пошли, — поторопил инспектор.

Перед зданием милиции стоял черный грузовик с крытым кузовом, приспособленный для перевозки арестантов. Пилос получил возможность совсем близко видеть и трогать машину. Моросил дождь. Было холодно. В кузове открылась дверца.

— Садись, — сказал инспектор.

— Я?

— Да, да.

Пилос совершенно забыл все свои страдания и бессонные ночи. Раны души зажили, обида прошла. Инспектор Саркис снова стал добрым человеком.

— Сесть?

Пилос растерялся. Как он должен сесть? Кто знает, может, там есть что-то такое, до чего нельзя дотрагиваться. Инспектор почувствовал его колебания и поднялся в машину первым. Пилос за ним. Последним сел милиционер с ружьем. Дверца закрылась. В маленьком темном кузове стало темно. Они устроились на жестких деревянных скамейках, которые показались Пилосу верхом роскоши. Мотор затарахтел. Машина задрожала. Эта дрожь передалась Пилосу. Пилос ликовал: он сидит в машине. Весь превратившись в улыбку, он посматривал то на инспектора, то на милиционера, которые почему-то не улыбались.

Пилосу казалось, что, когда он сядет в машину, будет ясный, солнечный день.

Хлюп-хлюп, преодолевая залитые водой ямы, машина поехала по дороге, ведущей в Ереван.

Свекровь Хачануш была любопытная женщина. Она садилась у дверей и наблюдала за жизнью Кешкенда. Осенний ветер нашел старуху и свалил ее в постель. Она слегла, ее стало лихорадить.

— Поешь, маре, — увещевала ее Хачануш.

— Нет.

— Что мне приготовить для тебя?

— Ничего... Для меня не существует ни воды, ни хлеба. Я чаем жила. А как кончится сахар, умру.

Как-то раз она рассердилась на Хачануш:

— Родители у тебя плохие люди. Нет чтобы с твоим приданым дать несколько золотых. Небось не обеднели бы.

«Чтоб тебе пусто было! Хромая я была или лысая, чтоб еще и золото дали в придачу?»

— Ты же знаешь, что я не разговариваю с родителями. Я с ними в ссоре.

— Умру ведь я, а сыну хоть бы что. Все твердит: Россия, Россия. Видно, хочет, чтоб я скорее умерла. Возьмет тебя тогда и уедет.

«Уедет, как бы не так».

— Маре, может, продать мое кольцо и купить тебе сахар?

— Обручальное кольцо не теряй, несчастье будет.

«А что же мне делать, карга ты этакая? Мне, что ли, превратиться для тебя в сахар?»

— Ах, матушка, что же мне делать, сама скажи.

— Не нужно, не нужно... Кольцо не отдавай.

Через два дня старухе стало хуже.

«Жалко ее, умрет ведь, — думала Хачануш. — Что, если взять одну монету и купить сахар? А не куплю, как потом перед господом богом отчитаюсь?»

Муж ушел на работу. Ребенок играл во дворе. Хачануш открыла большой амбар, вынесла оттуда сверток с сокровищами, достала золотую диадему с тоненькой цепочкой. Отделила цепочку, диадему положила на место, завернула и опять зарыла в зерно.

У дверей торгсина стояли люди. У нее не хватило храбрости войти. Стемнело, люди разошлись по домам. Продавец жил в комнатке при магазине, поэтому после захода солнца в магазине долго горел свет и дверь была всегда открыта. Уже совсем поздно Хачануш вошла в магазин.

— Братец, взвесь этот кусочек золота. Сколько ты дашь за него сахара?

Продавец взял цепочку. Это была нежная золотая вязь, весящая около одного грамма.

— Где же здесь золото, сестричка, и полуграмма не будет.

Взвесил.

— Почти полграмма. Это что за цепочка?

— Еще девушкой получила в подарок.

Сказав неправду, она покраснела. А продавец подумал, что она это получила от какого-нибудь парня, и улыбнулся.

— Значит, сахару дать?

— Ага.

Продавец обманул в весе золота, обманул в цене и сахар недовесил. Золото опустил в карман: «А это нам». Протянул сахар Хачануш.

— Сестричка, если у тебя еще есть кусочек, принеси. Об этом будем знать лишь ты да