Улыбнись навсегда (сборник) - Юрий Иосифович Малецкий

Увы, мое хвастовство было посрамлено: на отличном немецком (так мне, во всяком случае, казалось; разумеется, он — не то слово — скромничал, равняя в каком бы то ни было приближении свой немецкий с моим) до меня было донесено: у него — не то, что у иных слабаков; у него резекция двух третей толстого кишечника чуть не до самого ануса. Это…

Вот что интересно: на заре веков великий русский ученый — и безумец, как бывает с некоторыми великими русскими умами, в особенности галахическими евреями по матери — так вот, великий русско-галахический гений Илья Мечников написал фантастическую книгу (фантастическую не в современном, а в буквальном смысле; что интересно, он-то полагал ее именно научной, доказанной) «Этюды об оптимизме». В этой замечательной книге он доказал, что все корни человеческого пессимизма кроются в ядах, накапливающихся в толстом кишечнике. Поэтому — логично, ничего не скажешь! — он предлагал удалить каждому еще в грудном возрасте толстый кишечник, пришив тонкий кишечник непосредственно к анусу.

И тогда человек возьмет факел Материи и проживет до тыщи лет (или сколько ему позволит оптимизм; между прочим, сам Мечников открыл палочку болгарского кефира и прожил, питаясь ею и оптимизмом, до 86 лет, так что какие шутки! — и…

И вот этот парень получил Мечникова во всей полноте. И мне нечем было хвастаться: какие-то остатки какого-то своего, не аннулированного эпителия я еще имел; это были метры, полуметры, возможно, многие декасантиметры; а что я мог ему преподнести? Чем еще похвастаться? А хотя бы:

— Но мой врач сказал, что рюмка водки хороша как паллиатив: бай Бедарф тормозит процесс на 30–45 минут.

— Водка? В больнице? Где такая больница, где лечат водкой?

— В России. Когда я лежал в больнице в Москве — я русский, знаешь?

— Что-то слышал. По ТВ. «Водка «Пушкин» — медведь в человеке!»

— Ну. То есть не то, чтобы в больнице выдавали водку, но моему коллеге сказал врач, что, когда он едет на работу в метро… в у-бане, лучше перед выходом принять рюмку, в смысле граммов не более ста, чтобы спокойно доехать.

— А зачем? Вышел бы на любой остановке — и в туалет.

— В московском у-бане туалетов нет.

— Ну да?

— Серьезно.

— Ну, у всех свои обычаи. А вот сейчас бы — не мешало. По рюмке чего-нибудь. После этих двух литров…

— Да? Так что нам мешает? У меня всегда с собой.

Судя по тому, что у меня тогда еще практически всегда, в любом положении, в предвиденной и непредвиденной ситуациях, с собой был в 200-граммовой фляге первый попавшийся шнапс, я описываю еще те времена, которые были до тех времен, которые я описываю. Как это может быть, вы спросите; понятия не имею, но сейчас ты сам видишь, при мне спиртного нет и быть не может с диагнозами — 2-й инфаркт, предкоматозное диабетическое состояние и пр.; я же себе не вражина врагучая, не волчище — из-за куста хватище; но и то, что я угостил его, считай только что, за сутки до его выписки и за двое до вашего положения ко мне соседом, хотя и за неделю до подселения ко мне турка Сканденбека — это факт; когда же, когда это было?

Но главное не в этом. Главное дело, он говорит:

— Это русская водка?

— Уж ты скажешь. Русская водка, брат, это… это русская водка. А это так, самогон, да и не первач, всего 32 %. Но и его пить можно, когда не дано другого. Не говоря уже о фантомном третьем, о котором известно только, что его не дано.

И мы дали еще. Того, что было дадено.

— А как русские русскую водку закусывают?

— Ну… если закусывают, то чем-то соленым. Понимаешь, принятие водки — это как беременность. Хочется солененького. Огурец, капуста, сало… Знаешь — у свиньи на брюхе такое белое… Это белое солят и едят. А то еще — соленые грузди, знаешь, грибы такими пластами…

— Грибы? Магические? — оживился он вдруг. — А зачем их солить? Я об этом не слышал. Это усиливает эффект?

— Да нет же, грибы как грибы. Есть в каждом лесу. Это такая закуска… эх ты, ничего-то ты хорошего не знаешь.

Мы помолчали.

— А то и не закусывают, — сказал я. — Если нечем — то и ничем. Лучше пить и не есть, чем совсем не пить. Правильно? Что-то — всегда лучше, чем ничто. Как думаешь?

Он молчал; похоже, он никак не думал.

Мы помолчали еще.

— Лично я люблю не заедать, а запивать, — сказал я, слегка мрачнея. — Кефиром. Это такой йогурт. По мне можешь судить о русских. У русских два любимых напитка — водка и сопутствующий ей кефир. Пить по-русски — это водку запивать кефиром. Водка и кефир неразделимы. Он продлевает жизнь, она укорачивает ее (в сторону: тут я сам себе противоречу — ведь сам же утверждаю, что водка жизнь продлевает до беспредела; что ж? человек противоречив, это входит в сам состав человечности). Для русского во всем главное — баланс. Без баланса никуда. Русский даже умирает сбалансированно: поживет, сколько хочет, потом столько же ровно умирает, не хотя того. Умирает — чем приказывает другим долго жить. И они выполняют приказ — живут так долго, как не могут жить по своей генетической испорченности и утраченному инстинкту самосохранения. Можно сказать, что жить их заставляет только приказ: умри, но живи. Не можешь — поможем; не хочешь — заставим. В сущности, кто, как не русский, может быть понятен кому, как не немцу. Поэтому мы с немцами только и делаем, что воюем. Удел близких родственников и соседей по коммунальной квартире. В общем, более послушного приказу, а значит, нормально разумного, а значит цивилизованного народа, чем немцы и русские, не существует. Немцы послушно исполняют приказ. Русские послушно не исполняют его.

— А пиво? Пиво в России пьют?

— Еще бы. Но пиво, — озабоченно сказал я, — пиво есть оборотная сторона водки и антагонист кефира. Вот почему у нас говорят: пиво без водки — деньги на ветер.

(Значит, думал я вторым ментальным планом, о котором уже сказывал, значит, вполне себе logisch произвести отсюда… Правда, можно посмотреть на это с точки зрения ветра, которому вряд ли нужны деньги, водка и даже кефир. Но последовательно и обоснованно смотреть «с точки зрения воздуха» может только не немец и не русский, а человек одного из двух еврейских