Улыбнись навсегда (сборник) - Юрий Иосифович Малецкий

апория, равная Зеноновой об Ахиллесе и черепахе. Нет, я не смеюсь и не хвастаю, но мне нельзя запретить — пусть жалко, по-человечески тщеславно — гордиться моим маленьким открытием.

— Опять понесло на шутейный лад?

— Почему же на такой уж шутейный? Да, меня можно опровергнуть, как опровергли и Зенона, но ведь имя его, что ни говори, а осталось в веках!

— Почему же на деле люди мрут от пьянки косяками?

— Почему-почему… А почему на деле любой Ахиллес обгонит и перегонит обеими ногами любую черепаху, не делая усилий? Тем не менее, апория Зенона ставит мыслящего человека перед серьезным вопросом о характере — непрерывно-длительном или дискретном — времени. Так и моя апория будет еще оценена по достоинству. Когда-то Леонардовы чертежи типа самолета или танка тоже оставались бумажной безделицей — как это поднять в воздух и не опустить аппарат тяжелее воздуха? Все такие штуки моментально упадут. Вздор! И правда ведь — вздор. А что мы видим сегодня?

— Ну, размурлыкались, а в глазах-то один смешок-с. Вот смотрю на вас и все думаю, простите… сказать?

— А чего медлите? Боитесь?

— А не обидитесь?

— Раз вы начали, то и продолжайте; будьте мужчиной, друг мой.

— Хорошо же. Вот смотрю и думаю, то ли вы и вправду Иванушка-дурачок, то ли хитрый жидовин, гримирующийся под Иванушку-то.

— Так я и сам о себе иногда думаю то так, то этак, все никак не решу. Да, а вот о вас, да и о себе, и обо всем родился у меня центонный катрен

Вроде Володи:

Ох ты гой еси, добрый молодец,

Да и ты, чувак, не добром пропах,

Сколько ни живем на Святой Руси —

Что ж за дом такой на семи ветрах!

— …Вот вы все вышучиваете, даже тех, кого обильно цитируете… Может, вы просто завидуете?

— Кому? Вам (вот уж поистине с больной головы да на здоровую)?

— Не мне, конечно, а нормальному человеку, достигшему в своем деле места и положения… которых, кстати, хотя бы и я достиг в своем. Или опять же тем, кого цитируете. Их самореализации. Вышучивают ведь только люди не самодостаточные, компенсируют…

— Возможно, «само» я и не реализовался. Я думаю, что «само» не реализовался никто. С Божьей помощью, при особом ему даре, почему именно ему? Возьмите — святые, к которым слово «само» как раз поэтому и неупотребимо. Относительно же «само» реализовался Бах или Данте…

Завидовать же мне некому: мало-мальски здравый человек понимает, что он родился, живет и умрет только собой, и завидовать реально может только себе, когда у него его дело хорошо удалось, а если нет — то и завидовать некому. Я лично завидовал себе раза… целых три. Это много. А вот завидовать другому — это загнать себя в ловушку крайне отравляющего жизнь… э… специального синдрома зависти. Так мне видится, глядя на парочку знакомых мне завистников. Да, этого я, слава Богу, лишен. Что до тех, кого я… Еще и еще: это не цитаты; это из меня проливается их речь; а то даже: они — представьте, представьте себе! — говорят мной, моим языком. В любом случае я не вышучиваю, как вы изволили сказать; это кроме шуток. В остальном же — у меня бывают иногда с детства небольшие маниакально-депрессивные поползновения. И вот вы сейчас хотите погрузить меня в небольшой депрессивный нокдаун. Именно же: не люблю, когда меня допрашивают, всегда становлюсь сонлив и, чтоб отделаться от сонливости, как вы говорите, вышучиваю.

— Я? Допрашиваю?

— А чем же вы занимаетесь?

— Беседую. Проще говоря, коммуницирую. Вот с вами. Если вы не против.

— А… Ну валяйте еще. Вы еще настольную лампу включите — и в глаза мне, в глаза! Наилучший способ коммуникации. Когда надоест — скажете.

И это ты называешь — найти верный тон! ищи, братец, ищи; не позволяй душе лениться (в сторону: а Митрофанушке — жениться!).

— Вот еще.

— Да-да… Вот эти-то споры-разговоры, «племен минувших договоры, плоды наук, добро и зло, и предрассудки вековые, и гроба тайны роковые», — вот это-то, то есть все, буквально все что ни на есть — как уважающих себя лишних, я бы сказал — излишних, избыточных даже для самих себя русских людей, это и завело нас с вами с разных концов-краев — сюда. Только меня от вас отделяет печальная раздвоенность. Хотя я и стремлюсь стяжать бессмертие через последовательное питие, я в этом иду противу самого себя. Вы не верите в бессмертие, ну, или оно, что то же, у вас под вопросом; и думаете, что я в него тупо верю; я же, как и вы, в бессмертие не верю, но, в отличие от вас, верю — в воскресение из мертвых. А это разница.

— Какая же?

— Как какая? Бессмертие — это бесконечно затянувшееся состояние земного, биологического, плотского старения, не переходящее в смерть. Если уже в какие-нибудь жалкие 80 годков человек чувствует себя хуже некуда как дряхло и дряхлее некуда как худо, то в, скажем, лет этак в 293 — что он может сказать?.. Да и сможет ли он говорить? Хватит ли у него сил самостоятельно не то что оправляться, но — что угодно самостоятельно сделать? То есть, бессмертие — это жизнь в одной и той же не только оболочке, но в одной и той же дряхлеющей, цепенеющей оболочке души, ума-разума, состояние пресенильного, сенильного психозов, альцгеймера, паркинсона… Жуть. Жуть. Свифтовские мумии.

А воскресение — это преображение всего нашего жизненного состава, преображение во все той же, но иной личности и ином, не плотском, тонко-материальном теле. Как смерть куколки выводит в жизнь бабочку, так и тут — вместо пространства-времени — вечность, иное измерение того и иного. Это царство света, вечное сейчас. Ну что там говорить о том, о чем нам сказано апостолом Павлом только, что человек, которого «он знал», скорее всего, сам он «был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать»?..

А про дурдом скажу так: да, мы оба здесь. Только я себя тут позиционирую как согласного с самим собой: тут в этом мире мое место. А вы… с вашей точки зрения, нам обоим тут не место. Если обнажить вашу мысль — то вот: пока такая, как мы, более-менее толковая демшиза, будет линять сюда, по ту сторону, там, по эту сторону, вообще никого толкового не останется. А это ренегатство.

— Да. Это ренегатство.

— Вот бы вам и возвратиться. Развертывая вашу тезу: лучше уж толковая демшиза, чем