Долина Зерпентштайн - Саша Левашов

у гномов в крови. Но лишь единицы достигают вершин, становясь выдающимися ваятелями или зодчими, и это в очередной раз доказывает, что подлинного кудесника отличает не столько врождённый талант, сколько трудолюбие, упорство и глубокие познания в магии.

– На мой вкус, он мрачноват, – протянула Нисса, – но он, бесспорно, кюнстнер, каких поискать. А чем он тебе так интересен?

– Не он, – возразил Ганс. – Проклятья Гангберта.

– Какие такие проклятья? – Нисса удивлённо отложила камень. – Разве он кого-то проклинал?

– Ты когда-нибудь задумывалась о том, сколько смертных он угробил, защищая Ма́хтфрид от чертей? Уверен, его проклинали, и не раз.

– Должна признаться, я редко думаю о древнелюдских кайзерах, живших дюжину веков назад. Возможно, даже никогда не думаю, каюсь. Но насколько помню беневербальные лекции, которые я прослушала тридцать с хвостиком лет назад, он «гробил» исключительно дьофулей[24], демонов. Или бесоводов этих… как их там…

Ганс поморщился. Ему опостылело объяснять одно и то же снова и снова.

– А кем была, по-твоему, Анриетта Травница, – спросил он, – демонессой или бесоводицей?

– Она ведь была гениессой вивономии… – Нисса нахмурилась.

– Её исследование бёзовых грибов опередило магическую теорию на несколько поколений. Подумай, сколько жизней можно было бы спасти, если бы её не сожгли. И таких, как она, были десятки!

– Десятки?..

– Да. Их сжигали на кострах и пытали в тëмных подвалах. Вырывали ногти, например. Выпытывали признания в бесоводстве.

– Вырывали ногти?! – ахнула Нисса.

– Вы что за жуть обсуждаете? – встрял Бернар, слушавший эрудитов вполуха.

– Нисса, ты совсем не знаешь его историю? – возмутился Ганс, не обратив внимания на Бернара. – Ты же почитаешь Хютера, а Гангберт – величайший хютерианский герой! Как можно славить святых, ничего толком не зная о них? Он всё это делал во имя твоего бога!

– Во имя Солнцеликого он боролся с нечистью, а не…

– И как, много наборол? – Ганс жестом предложил Ниссе осмотреться вокруг. В лучах закатного Хютера лес выглядел зловеще – словно был залит свежей кровью.

– Ганс, прошло полторы тысячи лет.

– Важен результат, Нисса. Если нечисти всё так же много, значит, людей мучали и убивали впустую.

Нисса замолчала.

– Может быть, нас с тобой тоже сожгли бы. Ты же используешь маковое молочко! А я вообще занимаюсь запретным.

– Все лекари используют маковое молочко.

– Цитирую: «Боль есть священная борьба тела с недугом. Подобно тому, как огонь очищает грешника от бесовской скверны, боль и жар очищают душу больного». Людвиг Хексенха́ммер, «Свэ́ртус А́нгели»[25]. За облегчение боли любого из нынешних лекарей во времена Гангберта могли бы обвинить в сношениях с чертями.

– Ох уж эти древние люди… Хорошо, – согласилась Нисса. – Допустим, ты установишь, что он был проклят. И дальше что?

Ганс перестал копать и погрузился в свои мысли. «Истианцы! – думала Нисса, искоса поглядывая на болтавшуюся у Ганса на шее миниатюрную серебряную астролябию – символ Истэбенэль, богини ночи, неведомого и непознанного. – Прётся морозить задницу, исследовать что-то, сам толком не понимая, что и зачем. Знания ради знаний. Нет бы сидеть в тёплом схолуме, читать книги про своего Гангберта – всё равно древний кайзер не нужен никому, со всеми его дурацкими проклятьями».

– Признание ошибок – первый шаг к их исправлению, – наконец проворчал Ганс.

– И как ты их исправишь? Сделанного не воротишь.

– Не воротишь, – согласился эрудит. – Но, возможно, удастся предотвратить повторение.

– Повторение чего? Ганс, сейчас никого не сжигают, людские империи давно сгинули. Мы можем спокойно заниматься всем, чем захотим.

– Конечно можем, – кивнул истианец. – Если только это не нарушает «магическую этику».

– Если ты про сегодняшнее утро, – ответила Нисса, – то речь шла о здоровье осла. Хорошо, что всё обошлось и от твоей перверсии не осталось ни следа. Но лучше бы запретить опусы с живыми созданиями окончательно, магическому сообществу нужно развиваться. Ты явно незнаком с «Новой магической этикой» Бальдра из Свартхакка. Конечно, ведь она всего в прошлом веке написана, слишком свежая.

Ганс вздохнул и принялся копать с удвоенным усердием.

К вечеру на рогоже рядом с ямой собралась куча каменных осколков, очищенных от земли. Угадывались голова и плечи крестьянки, застывшей от ужаса. Бедняжка закрывалась от чего-то, выставив вперёд руку. Поражала точность, с какой скульптор поймал выражение лица, складки одежды, изгибы рук. Милостивые боги, у неё даже были мозоли на пальцах!

Вот только это не стиль Эйтри Скюльптюра, уж его-то Ганс узнал бы. Да и ни один ваятель не смог бы сработать эти складки на запястье, эти морщинки на лице. Женщина точно была жива, когда её обратили в камень.

Костёр потрескивал, разгоняя густые гуашевые сумерки и дурную горную стужу. Вмятина прилаживал Зубилу оторванную ногу – до того он лишь наскоро её прилатал. Ганс спешно дописывал первый отчёт, пока не стало слишком темно. Тишину нарушил Бернар:

– Нет, ну, может, её всё-таки кто-то… как его… изваял? Не может же девушка вдруг стать камнем!

– Ещё как может, – ответила Нисса. – Слышал когда-нибудь про василисков?

– Не-а. – Бернар сел поближе к костру.

– Василиск – это порождение репных духов, петух с драконьими крыльями и змеиным хвостом, впервые описанный в физиоло́гах, составленных, возможно, ещё до Махтфрида. Его взгляд обращает плоть в камень. – Глаза Ниссы сделались такими большими, будто это она сейчас обратит в камень любого, кто посмеет усомниться в её словах.

– Если твоего этого василиска можно пристрелить, значит, и бояться нечего, – возразил Бернар. Он не любил все эти истории про загадочных монстров. Куда приятнее иметь дело с тем, что поддаётся простому объяснению.

– А как же ты его пристрелишь, когда на него нельзя смотреть? – пугающим шёпотом спросила Нисса. – Охотиться на василисков специально учат хорьков и горностаев. Ещё можно взять с собой зеркало. Василиск в него глянет и сам окаменеет. А у нас – ни хорька, ни зеркала…

Повисла зловещая пауза. Нисса оглянулась по сторонам. Тени деревьев, удлинённые светом костра, медленно тянулись к лагерю. Что-то неправильное творилось вокруг, но она никак не могла взять в толк, что именно.

– И как мы тогда убьём василиска? – Бернар на мгновение умолк, а потом продолжил: – Может, у вас есть какая-нибудь колдовская хреновина, чтобы мы не окаменели?

– Такой нет, – задумчиво проговорила Нисса. Она всё ещё опасливо озиралась. – Но есть редкий древний опус – «Эмультическая петролисия»… Ой! Дура я, что такое несу? «Петролитическая эмульсия»! «Петролитическая эмульсия» Вертенбе́рга, да.

– Эти слова мне ни о чём не говорят, – проворчал Бернар.

– А жаль. Корректное наименование – начало любого опуса, и ошибка в такой, казалось бы, мелочи… Хотя кому я объясняю!.. Прости, Бернар.