Системный Кузнец - Ярослав Мечников

Первые десять гвоздей вышли всё ещё кривоватыми. Тело не слушалось. Умом понимал, как надо бить, но мышцы, слабые и нетренированные, не могли в точности повторить команду мозга. Удар получался то сильнее, то слабее.

[Создан: Гвоздь (Обычный ранг. Качество: 20%)]

[Ошибка: Нестабильная сила удара при формировании шляпки.]

Двадцать! Вдвое лучше моего самого первого гвоздя! Это зарядило бешеным оптимизмом и ощущением, что у меня действительно может что-то получиться! Но было очевидно — можно сделать их качественнее.

Стиснув зубы, с каждым новым гвоздём всё лучше чувствовал инструмент, точнее соизмерял силу. Пот заливал глаза, рубаха на спине давно превратилась в мокрую тряпку. Мышцы плеча горели так, будто в них вонзили раскалённый гвоздь. Но я не останавливался.

Двадцатый гвоздь. Тридцатый. Мои движения стали экономичнее. Уже перестал делать лишние шаги и замахи. Кузница наполнилась ровным мелодичным звоном.

К пятидесятому гвоздю вошёл в «состояние потока», которое иногда ловил на пожарах. Мир сузился до огня, металла и молота. Больше не чувствовал боли, только лёгкость и концентрацию. Система подсказывала, что температура идеальна, но я и сам это видел — по цвету и тому, как податливо ведёт себя металл.

Но вот тело предавало, оно имело свой предел.

После шестидесятого гвоздя почувствовал, как мир качнулся. Руки вдруг стали свинцовыми, молот в них казался неподъёмной кувалдой. Промахнулся, ударив по наковальне, оглушительный звон врезал по ушам и я пошатнулся, едва не упав. Истощённая физическая оболочка Кая исчерпала свой ресурс.

Опёрся о верстак, тяжело дыша. В ведре лежала внушительная куча гвоздей — не сотня, но каждый из последних пятнадцати был если не идеальным, то точно приличным гвоздём.

[Создан: Гвоздь (Обычный ранг. Качество: 27%)]

[Анализ: Удовлетворительная техника формовки. Геометрия близка к чертежу. Качество ограничено исходным материалом и нестабильной силой удара.]

Двадцать семь процентов. Уставился на сообщение и кривая усмешка тронула мои губы. Вышло увеличить качество почти втрое с момента первой попытки. Это был прогресс. Чувство профессионального удовлетворения, знакомое мне по прошлой жизни, пробивалось сквозь боль в мышцах.

Ошибки всё ещё были. Система бесстрастно констатировала, что мои удары нестабильны, и это чувствовалось: руки дрожали от усталости, и последний, четвёртый удар по шляпке часто получался то слабее, то сильнее, чем нужно.

Но двадцать семь процентов! Это уже не брак. Это был гвоздь, который плотник Свен, возможно, не отбросил бы с презрением.

Даже если бы я был в идеальной форме и отточил технику, то всё равно упёрся бы в потолок. Система ясно давала понять — проблема также в материале. Это ржавое железо, которое Гуннар называл заготовками, просто не могло стать чем-то лучшим.

Как же добиться ста процентов? Мысли унеслись вперёд: нужна очистка руды, нужна правильная плавка… Целая пропасть знаний отделяла меня от этой цели.

Ладно, это потом, задачи на будущее. А сейчас то, что мне удалось сделать несколько десятков более-менее приличных гвоздей — уже достижение.

Кряхтя, склонился над ведром со своими поделками и начал их считать, откладывая в сторону самые удачные. Один, два… десять… двадцать…

Шестьдесят два. Не сотня, которую требовал кузнец. Но это была не просто работа, это было заявление.

Посмотрел на свои руки — они были покрыты свежими мозолями, мелкими ожогами и дрожали от усталости. Присев на пол, прислонился спиной к прохладным камням стены и закрыл глаза.

Мне нужно было передохнуть, хотя бы минут десять. Сейчас в любом случае не смогу ничего сделать, а если Гуннар или этот Свен задержатся то, может быть, успею сварганить ещё десятка два.

Поджал губы, надеяться на это не стоит — по моим внутренним прикидкам, прошло уже точно больше трёх часов. Это всё ещё было медленно, но я ведь только учусь и нужно обязательно похвалить себя за достижения.

Сон стремительно забирал меня, веки налились свинцом. Заставил себя открыть глаза, просто разжать их со всей силы, до боли.

— Так-так-так, нельзя спать, — пробормотал тихо. — Не самая лучшая картина для вошедшего в кузню — увидеть подмастерье, клюющего носом. Вставай, Дима.

С силой выдохнул, стараясь изгнать из себя сон и, оперевшись о стену, начал медленно подниматься на ноги. В этот момент двустворчатые двери кузни с резким скрипом распахнулись, впуская внутрь яркий дневной свет. Инстинктивно зажмурившись, обернулся.

На пороге стоял здоровенный мужик. Не как кузнец, тот был хоть и крепким, но всё-таки чересчур грузным, с пивным брюхом. Этот же был сложен как скала — высокий, широкой в плечах, но при этом поджарый, без единой капли лишнего жира. Коротко стриженные тёмные волосы, смуглая кожа и чёрная кожаная повязка на одном глазу. Он излучал хищную уверенность и полное безразличие ко всему, что слабее его. Настрой у него был, скажем так, недружелюбный.

За ним следом в полумрак кузни шагнули ещё двое, двигаясь так же тихо, как волки. Один был помоложе, с длинными чёрными волосами, собранными сзади в тугой хвост. Второй, с русыми волосами и такой же русой короткой бородой, был ниже и коренастее остальных.

Оба были одеты в кожаную одежду и на поясе у каждого висел охотничий меч.

Одноглазый стоял на пороге, и его единственный тёмный глаз медленно обвёл кузницу. Он скользнул по остывающему горну, по наковальне, по беспорядку на верстаке и, наконец, остановился на мне, словно хищник, оценивая добычу. Тело инстинктивно сжалось, но я тут же заставил себя выпрямиться. Может, я и слабак в этом теле, но внутри меня всё ещё был мужик-спасатель, и хрен я покажу вам свой страх.

— Гуннар где? — голос у гиганта был хриплый, как скрежет камня о камень.

Сглотнул вязкую слюну. В этот момент память Кая пронзила сознание. Этот человек был мне знаком — Йорн Одноглазый, командир ополчения, вожак охотников. Сильнейший воин этого поселения, чей род тянулся от самых первых камней, заложенных в основание частокола. Человек, которого здесь уважали и боялись в равной мере.

Я знал его, потому что его знал отец Кая и очень хорошо. Они были друзьями, вместе водили людей в дикие леса. Это знание смутило, потому что взгляд, которым Йорн сейчас буравил меня, не содержал и тени былой дружбы, только холодное презрение. Чувства мальчишки, его обида и досада, снова захлестнули меня. Обида на то, что тебя ни во что не ставят, что ты — лишь тень своего великого отца. Но мой собственный взрослый опыт тут же вернул в реальность — в этом мире, похоже, ценятся только текущие заслуги. А