Бледный король - Дэвид Фостер Уоллес

– Важную роль играет интуиция. Вы заметите, если что-то не так. Вы обоснуете, зачем тратите на дело много времени.

– В этом главное преимущество живых инспекторов. Интуиция, креативность.

– Есть люди с особым чутьем на крысу.

– Прибыль некоторых великих инспекторов не объяснишь одной только догадкой, и кое-кто из них работает на нашем Посту…

– Крысу, которую стоит догнать.

§ 28

10. Законы персонала Налоговой службы

Все инспекторы GS-9 хотят быть инспекторами GS-11. Все инспекторы GS-11 хотят быть аудиторами. Все Сборы хотят в ОУР. Все аудиторы хотят в Претензии или супервайзеры. Все супервайзеры хотят быть групповыми менеджерами. Все оуровцы хотят быть кем угодно, лишь бы без стационарной наружки. Некоторые из Претензий хотят быть групповыми менеджерами. Все групповые менеджеры хотят быть заместителями директоров округа или мечтают снова стать инспекторами – сидеть в одиночестве за столом, где тебя никто не дергает. Все заместители директоров округа хотят быть директорами округа – а кто говорит, что не хочет, хочет больше всех. Некоторые директоры округа хотят быть ДРИЦами, или ДРСЦ, или региональными комиссарами, но это все политические назначенцы и лучшее, что остается директору округа, – добиться у себя в о́круге хорошей результативности и надеяться, что кто-то заметит. Результативность – это соотношение собранных налогов к затратам округа. Чистая прибыль округа. У Службы очень простой кодекс, как говорят ЗДО, кружа вокруг ДО, строя планы: труд или капут; собери или умри; прибыль или убыль. Нет прибыли – значит, убыль в захолустье, почти всегда.

§ 29

– У меня только одна нормальная история про говно. Но она скучная.

– Почему говно?

– Что такого есть в говне? Оно отвратительно, но притягательно.

– Меня вот не притягивает, сразу говорю.

– Это как смотреть на автокатастрофу, невозможно оторваться.

– У моей учительницы в четвертом классе не было ресниц. Миссис Как-то там.

– Как бы, мне тоже скучно, но с чего вдруг говно?

– Мое самое первое воспоминание о говне – собачье. Помните, какую важность и угрозу представляло в детстве собачье говно? Оно будто было везде. Только выйдешь играть на улицу, кто-нибудь в него обязательно влезет, и сразу: «Так, кто влез?» Все проверяли ботинки – и обязательно у кого-то да было.

– Прямо в подошве. В протекторе.

– Невозможно выскрести.

– Свежее всегда было мокрое, желтое и гадкое, самое гадкое. Зато старое глубже проникало в подошву. Приходилось ставить ботинки, пока оно не высохнет, и потом вычищать протектор палочкой или старым ржавым ножиком из гаража.

– Который час?

– Что мы тут должны рассмотреть? Вдруг кто-нибудь просто пройдет мимо.

– Но оно никак не отчищалось до конца. Скребешь и скребешь. Приходилось подставлять под кран, смачивать и выскребывать остальное.

– В гараже всегда лежали старые ножи для масла, банки из-под кофе с винтами, гвоздями и мелкими металлическими прибамбасами, про которые никто даже не знает, для чего они.

– И кто бы ни наступил, его обязательно находили, зато потом этот человек наделялся некой страшной силой.

– Никто не хотел даже приближаться к нему, пока он не отчистит.

– Мгновенно осаленный. Во́да.

– Будто это он виноват, если вы все играли в футбол, или на переменке, или что угодно, и кому-то случайно не свезло наступить. Вдруг он не столько наступил на говно, сколько стал говном.

– Как непостоянна и бурна жестокость в детской компании, в любую секунду можно стать мишенью, все постоянно сменяют свой статус – то ты издеваешься, то ты мишень для чужих издевательств.

– И ничто не превращает в объект всеобщих насмешек и презрения, как описаться или обкакаться, когда играешь в компании в бейсбол, гоняешь банку или что угодно, из-за возбуждения или нежелания бросать игру даже на секунду. После этого ты навечно пацан, который обосрался, когда гоняли банку, и скоро уже все знают, что это ты, и могут пройти годы, и может быть выпускной средней школы, а ты для всех по-прежнему пацан, который обосрался в 1961-м.

Никто ничего не сказал. Единственным звуком было

вращение катушек. Туман сделал уличные фонари призрачными. Шел четвертый час третьей смены наружного наблюдения ОУР за пеорийским «Хобби и Монеты». И ни ветерка; туман просто висел.

– Но и ужасная сила, в детстве, когда вступаешь в контакт с говном: ты во́да, зато ты мог разгонять людей, просто приблизив к ним то, что вступило в контакт с говном; ты мог обращать в паническое бегство.

Двое агентов помоложе сидели с темными очками, свисавшими с воротника на заушнике.

– Детская одержимость говном, собачьим говном и контактом с говном наверняка связана с приучением к унитазу и младенчеством – в том возрасте это еще свежо в памяти.

– Это, наверное, класс третий. Мы долго думали, почему у нее такие поросячьи глазки. Ресницы. Причем волосы у нее были, на голове, и брови, но глаза – поросячьи, без ресниц и голубые.

Между репликами проходило и две минуты, иногда. Было 2:10, и даже мелкие личные движения агентов стали вялыми и подводными.

– И, если подумать, помните старшую школу, когда пацаны создавали целый жанр из оскорблений мамок, говорили, я занимался сексом с твоей мамкой, и она бревно в постели, и ей все было мало? Это, по-вашему, что такое? Стоит достичь пубертата, сразу возникал вопрос сексуальности мамок.

– Так вот моя история о говне. Прятки, соседские пацаны, сумерки. Я бегу на базу и спотыкаюсь о декоративные поленья, которые кто-то вкопал у себя вдоль подъездной дорожки, и полетел, и выставил руки

вперед, как бы защититься от падения, и как думаете, что дальше?

– Нет.

– Да. Обеими руками в большую свежую желтую кучу. До сих пор ее чую.

– Господи, даже не обувью, а руками. Са́мой кожей.

– А то. У меня осталось, может, с десяток ярких прожженных воспоминаний о раннем детстве, и это одно из них. Ощущение, цвет, распространение, растущая вонь. Я выл, кричал, и все, конечно, примчались, и как только увидели, уже сами кричали, разворачивались на сто восемьдесят и бежали от меня, а я и плакал, и ревел, как какой-то жуткий говномонстр, и гнался за ними, в ужасе и отвращении, но при этом почему-то наслаждаясь ролью монстра, со способностью делать так, чтобы они кричали в ужасе и бежали домой, где как раз уже загорался свет на крыльцах и маленькие лампочки у дорожек с автоматическими таймерами; такое было время дня.

– Руки особенно близки к представлению о твоей личности, которая ты есть, что усиливает ужас. В плане близости уступают, наверное, только лицу.

– На