Сказания о мононоке - Анастасия Гор

Кёко невольно вспомнила Нану, с которой только недавно распрощалась, и нервно рассмеялась. Но то, что их таких уже трое и в Идзанами в последнее время явно наблюдается какая-то нехватка глаз, говорить не стала. Странник на всякий случай невзначай кашлянул рядом.

Должно было быть испито минимум две чашки, чтобы можно было отринуть приличия и заговорить о том, о чём хотелось, но Кёко понимала, что уже не может ждать. Терпением Странника, сидящим в позе лотоса с полуприкрытыми глазами, она не обладала, а полдень был уже не за горами. Им со Странником ещё предстояло добраться до почтовой станции Минато, прежде чем совсем стемнеет.

– «Не трогай её, пожалуйста. Другая чашка. Та, что слева».

Странник рефлекторно отдёрнул руку от своей пиалы, хотя слова Кёко предназначались не ему. Они были для даймё, который к своей чашке тем не менее тянуться не перестал, но хмыкнул и сжал на ней мозолистые пальцы. Ему как раз самая крайняя пиала слева и досталась. Задрожавшие губы господин Шин спрятал за узорчатой каймой, втянул с характерным для горячего напитка свистящим звуком чай, позволяя Кёко продолжить:

– Так вы сказали мне, когда попросили разлить чай тогда в покоях. Но ведь не о чашках велась речь и даже не о чае вовсе. Там Рен была, я угадала? Она хотела меня убить, а вы её остановили. «Не трогай её». Вот почему воздух сделался таким холодным. Мононоке всегда находился подле вас и жил у вас в покоях, выходил только в мастерскую, чтобы изготовить мазь, или затем, чтобы убить предателей. Поэтому же вы Странника в комнату не пустили, отказались от стражи и выселили господина Рео на нижний этаж. Чтобы Рен никому вреда не причиняла больше.

Странник стиснул пальцы, лежащие на коленях, в кулаки. Вьющаяся чёлка упала ему на лоб, скрывая от Кёко выражение лица. Но она чувствовала, что ему не понравилось услышанное, ибо, отправляя Кёко всего лишь опросить даймё, он даже не подозревал, что посылает её в логово гашадакуро.

Даймё же покрутил чашку в пальцах.

– Да, – ответил он. – С каждым днём она слушалась меня всё меньше – всё меньше походила на мою Рен, – но я делал всё, что мог. Жаль, что этого всё равно оказалось недостаточно.

На щеках его расцветал румянец тёплый и здоровый – свидетельство снова циркулирующего, восстановившегося ки. Даймё теперь свободно передвигался по замку, пускай чаще всего в сопровождении брата, чтобы привыкнуть коль не к темноте в глазах, то к вечному туману и размытости. Кёко знала, что говорить с ним о произошедшем, несмотря на его хорошее самочувствие, всё ещё кощунство. Оно будет таковым даже десять лет спустя, ибо пепел от имени любимого человека горчит на языке до самой смерти. И всё же Шин сам настоял на том, чтобы они пришли сюда; чтобы вспомнили всё, прежде чем наконец забыть.

– Вы только Рен позволяли мазь на свои глаза накладывать, – продолжила Кёко аккуратно. – Следовало сразу догадаться. Служанки ведь несколько раз о том упомянули, а потом господин Рео сказал, что вы заняты, потому что вам мазь накладывают… Удивительно, как никто не придал значения. И эти скверные побочные эффекты от многочисленных лекарств… Скажите, пожалуйста, когда именно вы поняли, что Рен, навещающая вас, мертва?

– Почти сразу, но убедился в том, лишь когда она впервые в жизни отказалась танцевать, – ответил даймё, не выждав ни секунды. Ему нужно было кому-то рассказать об этом – то, что он даже самому себе долго говорить отказывался. – И этот запах… Моя Рен никогда раньше не пахла кровью. Я попросил её добавлять больше персиковых цветов в мази и жечь больше свечей, чтобы скрыть это.

«Тогда забери меня с собой. Побудь рядом ещё немного. Я уже умираю. Ещё немного…»

Отказываться впускать в покои великого оммёдзи. Добровольно иссушать себя, поставить на своё место брата и приучать его вести дела. Не вести охоту на предателей, убийц, не задавать вопросов, чтобы не узнали и не стали ни о чём расспрашивать его. Прятать смерть в своих покоях и защищать её от жизни, терпеливо ждать, когда она его с собою заберёт… Шин Такэда и вправду человек своего слова. То, на что он был готов пойти ради возлюбленной мононоке, могло бы стать ещё одной легендой, но обернулось для всего замка страшным сном.

Он улыбнулся Кёко вежливо, предлагая ей налить ещё пиалу, но в той улыбке самой улыбки – её истинной природы – не было. И вряд ли будет когда-либо вновь.

– Вы уверены, что не хотите задержаться и погостить немного? – спросил даймё, когда и Кёко, и Странник допили третью чашу в умиротворённой тишине и стали собираться, зашелестев полами кимоно. – Госпожа Кёко, вы чувствуете себя достаточно хорошо для путешествий?

– Да, вполне. Со мной всё в порядке, спасибо за заботу, – быстро проговорила Кёко то же самое, что ответила прежде Страннику на десять аналогичных вопросов подряд. Ни тому, ни другому она решила не рассказывать, что так её торопит вернуться к странствиям запечатанный меч, который она хотя бы на секунду, но собрала воедино.

«Нужно собрать опять. Нужно понять, что помогло, и продолжать учиться. Нужен новый мононоке».

– А провизия в дорогу? Можно ли предложить вам в качестве вознаграждения коль не деньги, то…

– Деньги, – сказал вдруг Странник, вскинув голову. – Вы можете их предложить, да.

Кёко уставилась на него, уже водрузившего короб себе на спину и поправляющего на плечах тканевые ремешки.

– Разве Странник изгоняет мононоке не совершенно бесплатно? – спросили они с даймё почти хором.

– Я делаю это бесплатно, всё вёрно, – кивнул он серьёзно. – Но моя ученица – нет. У неё две младшие сестры и третья на подходе, а сама она из благородного дома оммёдзи от крови Мичидзане Сугавары, поэтому услуги её стоят недёшево, а именно… – И он назвал такую неприличную сумму, какую Кёко даже в руках никогда не держала и какую ей даже мысленно повторить было страшно. Странник же добавил как ни в чём не бывало: – Отправьте две трети от суммы в Камиуру, пожалуйста, в имение Хакуро.

И Шин ему тоже как ни в чём не бывало ответил:

– Будет отправлено с завтрашним же гонцом.

Кёко так опешила, что забыла поклониться. Вспомнила об этом на ступеньках тясицу, бросилась назад и чуть не пробила лбом чайный стол, согнувшись пополам слишком резко. Шин Такэда подавился чаем и засмеялся.

Прежде чем покинуть замок, Странник и Кёко заглянули на кладбище