Сказания о мононоке - Анастасия Гор

Странник сложил руки на груди, скрестил ноги и откинулся немного назад. Словом, всё в его позе вдруг стало оборонительным, как будто его не отчитывали никогда.

– Каюсь, – изрёк он, тем не менее не став упорствовать. Приподнял немного руки ладонями кверху, и Кёко заметила, что слои бинтов на его запястьях, выглядывающие из-под пурпурного кимоно, стали толще и плотнее. Раны открылись во время сражения? Из них натекла кровь, которую видела Кёко во сне? – Иногда я могу перегибать палку, но это не со зла, а от неопытности. До тебя я никогда не разделял ни с кем своих путешествий. До тебя… У меня не было никого. – И, не успела Кёко оправиться от услышанного, растереть румянец, выступивший на её щеках поверх мертвенно-бледной кожи, как Странник добавил: – Ну а ещё мне просто нравится изводить тебя. Хорошенькая ты, когда злишься. Смешная. А я редко нахожу что-либо смешным. Но с тобой… с тобой мне весело. Тебе со мной разве нет?

«Вообще-то нисколько! – хотелось развопиться на него Кёко. – Ты что, совсем дурак?! Мои нервы тебе не сямисэн, чтоб играть на них!»

Жаль, что запал Кёко уже закончился к тому моменту. Небольшим он оказался у неё, весь растаял от честности и признания Странника, как она сама под одеялом, натянув его до подбородка. Тогда Странник наклонился к ней ниже – ниже, ещё ниже, так, что бронзовая бусина его в волосах легла Кёко в ямочку под ключицей.

– Я же всё-таки лис, – ощерился он во весь свой острый рот.

Кёко так резко приподнялась на локтях, скинув шкурку обратно, что они чуть не стукнулись лбами.

– Я так и знала, что ты кицунэ!

Зубы наточенные, как наконечники стрел, больше не казались Кёко хищными, а он сам – надменным или таинственным. Несомненно, у него было много секретов под этим его узорчатым оби, внутри короба и собственной души, но теперь Кёко верила, что сможет постичь их все. Ибо Странник вдруг сложил все припарки, встал на ноги, отряхнул хакама и, подняв свой короб из угла, надел его на спину и сказал:

– Не совсем, но… близко. Хочешь узнать моё имя?

– Твоё… Что?

– Ну, такая штука, имя. Его ещё при рождении дают, как правило, мама с папой.

Он взялся за сёдзи, чтобы уйти и дать ей одеться. Кёко поняла это по тому, как прежде он кивнул на противоположный край её циновки, куда она до этого даже не смотрела. Там лежало сложенное жёлтое кимоно, родное, но какое-то уж слишком яркое, – даже желтее, чем забродившее сливовое вино, и ярче, чем июньское солнце. И хакама выстиранные, красные, а ещё какой-то новый пояс к нему в придачу, совсем не тот, что Кёко в храме оставляла, а как соединение двух её половин, оммёдо и кагура – тоже жёлтый и тоже красный, весь в косичках шёлковых нитей, на кончиках которых поблёскивают бубенцы.

– Так хочешь или нет? – поторопил Странник её, растерянную и не знающую, куда именно сейчас смотреть.

За окном трещали цикады, но Кёко вдруг показалось, что мир стал кротким и немым. Должно быть, ему тоже не терпелось узнать одну из величайших тайн истории, которую она смаковала ещё в детстве, когда фантазировала, как станет великим оммёдзи и превзойдёт Странника и по силе, и по уму. Ведь только другой великий и был достоин узнать имя Великого, разве нет?

– Смотря сколько это будет стоить, – улыбнулась Кёко натянуто, обняв коленки под натянувшимся дзюбаном.

– Ты спала десять дней, так что накопила порядка десяти вопросов… Будем имя за десять и считать. Подходит?

Имя.

Имя великого Странника.

Настоящее. Вслух. Для неё.

Кёко быстро кивнула.

– Ивару. Меня зовут Ивару.

Оно, такое сокровенное, прозвучало небрежно, как простое «да» или «нет». Странник – Ивару – отодвинул сёдзи, впуская в комнату ароматные пары с кухни, прохладу от лежащих в основании замка камней, причитания слуг, шорох метёлки и те разношёрстные, беспокойные, живые звуки, от которых Кёко, кажется, уже отвыкла. Напоследок он бросил ей:

– Одевайся и ступай на задний двор. Нана уже ждёт тебя там. Сегодня надо запечатать Кусанаги-но цуруги.

На самом деле у Кёко ещё много вопросов оставалось, когда фусума открылись. О «Разрезающем небесные крылья», о дедушке и их со Странником знакомстве, о том, что значит «не совсем, но близко», об их странном с Наной разговоре и что же именно (как?) всё-таки сделала тогда Кёко с Рен… Но лишь один из вопросов сам скатился Кёко на кончик языка, подталкиваемый услышанным и тем, что ей неожиданно пришло на ум.

– Ивару? Никогда такого имени в Идзанами не слышала. Как оно пишется?

Странник, однако, уже вышел за дверь, поэтому не ответил ей.

Ну, или не поэтому.

Кёко вздохнула, промокнула краем шкурки лоб, ещё мокрый от отваров, и снова посмотрела на стопку одежд. Там же, прислонённый к ней, Кусанаги-но цуруги и лежал, хотя Кёко была готова поклясться, что до того, как Странник вышел из комнаты, его там не было. Красные лакированные ножны, железная рукоять, окислившаяся и позеленевшая вдоль незамысловатого узора после того, как меч раскололи её ошибки… На нём не было видно отпечатков потных ладоней Коичи, но Кёко всё равно поёжилась от инстинктивного желания окунуть меч в бочку с водой и отполировать как следует. Она потянулась к нему через весь футон, схватилась за середину ножен и подтянула ножны к себе.

Меч был всё таким же тяжёлым, как и раньше, с трудом поднимешь одной-то рукой. И сверкал он, как яшма, из которой по преданию был отлит. И резал, как драконья чешуя, безупречно гладкий, напитанный перламутровым светом и…

Абсолютно целый.

Дзинь-дзинь!

Кёко вытащила из ножен невредимый Кусанаги-но цуруги, и пять его осколков были собраны воедино – край к краю, остриё к острию, – так, что ни один кузнец не заметил бы тех линий, что их разъединяли. Сердце Кёко успело стукнуть громко, но всего один раз – и меч распался на куски, осыпав её колени и футон.

– Идзанами-но микото, – выдохнула Кёко потрясённо, держа в пальцах отломанную рукоять, но уже не чувствуя отчаяния.

Теперь Кёко, глядя на неё, чувствовала только новообретённую надежду.

Нана и вправду ждала её снаружи во внутреннем дворе. На фоне перерытого по приказу даймё сада, обломанных деревьев и плотной застройки служебных зданий она, жрица запустелого храма, выглядела несколько нелепо. Как привидение, скиталась туда-сюда не по проложенной камнем тропе, а по нефритовой, местами