Союз трёх императоров - Сергей Анатольевич Балакин

на еженедельный военно-народный и религиозно-нравственный журнал «Воин и пахарь», курить исключительно папиросы № 6 производства товарищества «Лаферм» и наслаждаться коньяком «Ласточка», у которого «дивный вкус, тонкий аромат». Компания «Руберойд» расхваливала свой фирменный материал для кровли крыш, а страховое общество «Россия» настоятельно рекомендовало страховать жизнь от несчастных случаев, квартиры от краж со взломом, а животных от падежа… «На то оно и страховое, чтобы вселять страх», – подумал Казанцев, внимая мрачноватому содержанию рекламного щита.

Ушлые газетчики пронюхали, что в Москву приехал «тот самый» Казанцев, и набросились на него с просьбами об интервью. Затем поступило приглашение на вечер в дворянское собрание. Казанцеву страшно не хотелось, но он по неосторожности пообещал – скрепя сердце, пришлось идти. И первым ему встретился – кто бы вы думали? – конечно, «любимый ученик Ключевского» историк Ямжбицкий. Тот и слово взял первым.

– Многие годы, проведённые мною в архивах и положенные на алтарь истории, как и мои исследования глубинных исторических процессов, определившие мировой уровень моего вклада в историческую науку, дают мне право утверждать: подвиг только тогда становится подвигом, когда он признан историей и увековечен ею. В этом отношении нашему гостю – лейтенанту Казанцеву – повезло. Меня с ним свела судьба на переднем крае войны, на одной из самых дальних военно-морских баз нашей империи – там, где явственно ощущался запах порохового дыма, и куда доносились раскаты орудийных залпов. Я был первым и единственным профессиональным историком, кто встречался с героем лично, и кто смог запечатлеть подробности совершённого им подвига, что называется, из первых уст. Теперь же, не без моих, не побоюсь этого слова, титанических усилий, имя Казанцева полноправно принадлежит Российской истории! Не надо аплодисментов: я просто выполнил свой профессиональный долг, – и видный московский историк склонил голову в театральном полупоклоне.

Не в силах выслушивать подобную чушь, Казанцев встал и молча вышел из зала.

– Мне надо срочно позвонить морскому министру! – нагло соврал он господину в смокинге, безуспешно пытавшемуся удержать его в дверях.

* * *

Из Москвы Казанцев отправился в нижегородскую губернию – навестить мать и отчима, которых не видел вот уже три года. Отчим сильно постарел, но старался держаться молодцом. Судя по всему, размеренная сельская жизнь обоим супругам шла на пользу.

Шлыгинская статья в журнале «Искры» произвела фурор; на её публичные чтения пригласили гостей со всей округи. Герой очерка, как свадебный генерал, вынужден был сидеть в центре, выслушивать глупые комплименты и натужно улыбаться, а при прощании раскланиваться с каждым гостем. Провинциальная светская жизнь Казанцеву была явно не по душе.

Впрочем, его пребывание в родовой усадьбе Патянино оказалось недолгим – и всё из-за его порочного легкомыслия. Он в первый же день положил глаз на молодую горничную. Сия румяная деревенская девка была из тех, про которых говорят: кровь с молоком. Как-то ночью Вова-Казанова забрался к ней постель и к своему удивлению обнаружил, что грудастая дурёха в плотских утехах оказалась весьма искушённой. В процессе любовных игр она издавала столь страстные стоны, что подняла на ноги всех домочадцев. Вышел конфуз, и горе-герой предпочёл побыстрее уехать. Когда он на коляске, запряжённой парой гнедых, направился к ближайшей станции, все вздохнули с облегчением. И только у одной сексапильной горничной из глаз текли слёзы.

* * *

Вернувшись в Москву, Казанцев ещё немного погостил у сестры. Но Таня почти всё своё время уделяла младенцу, поэтому по вечерам за бокалом вина ему приходилось общаться исключительно с её супругом. Тематика проповедей Сержа Балкани плавно сместилась от любимого им футуризма к творчеству

Толстого, Розанова и Ницше… А затем, к неудовольствию Казанцева, очередь дошла и до политики.

– И вы в самом деле думаете, что завоевание черноморский проливов, Палестины и Мальты сделало русский народ счастливее? – на лице Сержа играла неприятная полуулыбка.

– Что вы имеете в виду? Владеть Царьградом и проливами – это многовековая мечта России! И я рад, что именно нам, участникам Великой войны, удалось эту мечту осуществить! – голос Георгиевского кавалера становился всё более раздражённым.

– Понимаете, Владимир, беда всех наших правителей в том, что они всё время смотрят вдаль, за горизонт, но не видят того, что творится у них под носом. Все накопленные страной капиталы тратятся лишь на то, чтобы завоевать новые территории, а на обустройство этих территорий, как новых, так и старых, денег не остаётся. Назначение русского капитала только одно – война. В результате народ богатейшей страны в массе своей живёт в потрясающей бедности. И когда его призывают ликовать по поводу присоединения к России какой-нибудь Бизерты, о которой русский мужик слыхом не слыхивал, это может привести к печальным последствиям. Помните, у Пушкина: «Не приведи Бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный!»

Ох, как не нравились Казанцеву эти крамольные разговоры! Однако вслух лейтенант возражать не стал, лишь сухо оповестил собеседника, что устал и отправляется спать.

«Вот негодяй! – размышлял он перед тем как заснуть. – Пока я сражался с врагами нашей Родины и проливал кровь, чтобы над Царьградом и Мальтой взвился, наконец, русский флаг, этот тип сидел в тылу, а теперь говорит, будто весь наш ратный труд был напрасен! Ну, и нашла моя сестричка себе пару – не то нигилист, не то революционер, прости господи!»

Вообще Казанцева так и подмывало по-хамски рубануть сплеча – мол, надоел мне твой пустой трёп. Между нами нет ничего общего: я – герой, а ты – плебей! Но поступить так – значит наверняка обидеть сестру. Поэтому экспансивному лейтенанту приходилось всячески себя сдерживать.

…Время пролетело незаметно, и вдруг выяснилось, что отпуск подошёл к концу, и Казанцеву уже через неделю надо быть в Либаве. Он засобирался в Питер. Внутренний голос подсказывал, что там его ждут важные новости. Поцеловав сестру и сухо попрощавшись с её мужем (шурином, что ли?), он умчался на Николаевский вокзал, купил билет в вагон первого класса, и через два часа отбыл из старой столицы в новую.

Курьерский поезд постепенно набирал ход, за окном замелькали полустанки, убранные поля, перелески, река Химка… Глядя на убогие покосившиеся избы, полуразвалившиеся сараи, огромные лужи на просёлочных дорогах, крестьянских баб, вилами грузивших сено на телеги, Казанцев вдруг вспомнил сельские пейзажи французской провинции, которые наблюдал год назад из окна поезда Брест – Париж, и подумал: «А в самом деле, нужны ли жителям этих деревень, исконным русским мужикам и бабам наши военные победы? Станет ли их жизнь лучше от того, что у России теперь есть Царьград, Мальта и Палестинская губерния? Если нет, то во имя чего ненасытный алтарь Отечества требует новых и новых жертв?»

Он открыл книгу, которую ему дал