Пересмешник на рассвете. Книга 2 - Дмитрий Геннадьевич Колодан

У нее сложный и невероятно красивый номер – каучук, женщина-змея. Но пока Ивонн лишь едва заметно извивается, покачивая бедрами, словно танцует под музыку, которую никто, кроме нее, не слышит.

По правую руку от Ивонн встает Этьен. На нем белоснежный фрак в вертикальную красную полоску, такие же полосатые брюки и полосатый цилиндр. Он снимает шляпу и раскланивается перед публикой, а затем опускает руку в цилиндр и достает оттуда… Нет, не кролика, разумеется, и не бумажную розу, а целую пригоршню слов. Когда он подбрасывает их вверх, слова повисают в воздухе, искрясь и сияя, как августовские звезды, и складываясь в строчки дурашливого стихотворения:

Вкусивший страданий и всяческих мук,

Услышал очень странный звук:

Стук.

Кто там? Кто там?

Гипотетический там-там.

Гипо-гипо-там-там-там!

Этьен ловит сверкающие слова шляпой, водружает ее на голову и раскланивается. Вот такие фокусы, и это даже не начало.

Слышится жужжание мотора, и над ареной возникает ярко-красный биплан. Видно, что самолет летит: бешено крутится пропеллер, дрожат проволочные растяжки, – но при этом он не двигается с места, потому что одновременно находится и здесь, и где-то еще.

Мыши, держа друг друга за лапки, стоят на плоской поверхности верхнего крыла, подставив мохнатые мордочки ветру. А затем они ловко выстраиваются в живую пирамиду. Их номер – воздушная эквилибристика и фигуры высшего пилотажа. Всё сразу и без страховки.

– Великолепная Клара Сильва? – слышится ворчливый голосок Клякса. – Невероятная? Ну-ну… Зазнайка она, каких свет не видывал, вот кто она такая на самом деле!

– Тс-с! – Клара прижимает палец к губам. – Комические репризы полагаются в середине отделения, а сейчас – парад-алле. Не спеши.

– Ну почему, почему ты постоянно меня затыкаешь? Почему ты никогда меня не слушаешь? – жалуется Клякс. – Ох! Бедный я несчастный!

Флип? Ах да, вот же он. Стоит совсем рядом, только руку протяни. И Клара протягивает, касается кончиками пальцев его щеки и дурацких тоненьких усиков, и по всему телу пробегает дрожь.

– Пора? – неслышно спрашивает Флип, и Клара кивает:

– Пора.

Ну а теперь самое главное. То, без чего представление не Представление. Флип достает из кармана сложенный лист бумаги. Раскладывает ее один раз, второй, третий, четвертый, и так еще несколько раз, пока у него в руках не оказывается большая яркая афиша, на которой… Из которой…

Слон, появляясь из афиши, бьет поклоны…

Соломон. Слон Соломон! Куда же без него? Ибо настоящее Представление без слона не стоит и пары грязных медяков.

Вот он стоит посреди арены, огромный как гора, в красной, расшитой золотом попоне, с пышным плюмажем из позолоченных перьев. Он поднимает хобот, и от его трубного гласа закладывает уши. А на его загривке, как восточная царица, восседает мадам Буше в пышном красно-золотом платье.

Ну что, теперь все в сборе…

Все? Нет. Разумеется не все. Теперь настает ИХ черед.

В их появлении нет ни торжественности, ни блеска. Они вываливаются на арену наспех и наобум, словно появились здесь не по собственной воле, а потому, что кто-то вытолкнул их из темноты. Лица-маски выглядят растерянными и удивленными, они щурятся, руками прикрывают от яркого света нарисованные глаза. Впрочем, замешательство длится недолго. Каприччо отряхиваются, приводят себя в порядок и выстраиваются вокруг Клары и ее труппы. Их высокие головы покачиваются из стороны в сторону.

– Это было нечестно – включать нас в свое Представление, – обиженно заявляет Принцесса.

– Но, согласись, ход более чем уместный, – замечает Доктор. – В конечном итоге получается, что мы с самого начала играли на ее стороне.

– Что за чушь! – возмущается Принцесса. – Лично я всегда была только на своей стороне…

– Лично ты всегда была тупой клушей, – говорит Ведьма. – Клушей с куриными мозгами!

Остальные куклы: Сарацин, Черт, Солдат и Смерть – молчат.

– Дамы и господа! – рокочет невидимый голос. – Прошу всех занять свои места! Мы начинаем наше чудесное, великолепное, невероятное Представление!

Высоко-высоко, выше застывшего над ареной самолета, взрывается хлопушка, и вниз сыплется дождь из разноцветного конфетти. И все исчезает.

Макс Хенкель вздрогнул и открыл глаза. Что такое? Несколько мгновений он не мог понять, кто он такой и где находится. Кажется, только что он сидел в кабине своего биплана, сжимая рычаг управления, а ветер хлестал его по щекам. Только что он… И вот он совсем в другом месте. В тесной комнатушке с обоями, пожелтевшими от несчетного количества выкуренных здесь сигарет. И сидит он не в кресле пилота, а на жестком неудобном табурете, который к тому же шатается. Ему понадобилось время, чтобы осознать тот факт, что и комнатушка, и жесткий табурет – это и есть реальный мир, а вот биплан, ветер в лицо не более чем… сон?

Макс испуганно огляделся, словно его застукали за чем-то неприличным. Да как же так? Он что, и в самом деле уснул и видел сон? Уснул даже не в своей постели, наглотавшись таблеток – единственный, как он думал, доступный ему способ, – а просто так, от усталости, сидя на табурете. Такого с ним давно не было. Очень давно. Настолько давно, что Макс и забыл, что так бывает, и теперь не понимал, радоваться этому внезапному подарку или, наоборот, пугаться.

Тихонько застонав, он принялся массировать пальцами виски. Сон… Сон ушел, но подаренные им ощущения никуда не делись. Это пьянящее чувство полета, этот ветер в лицо. Откуда это пришло? Из темных глубин его памяти? Что ж, может быть, но после разговоров с Филиппом и после всего, что случилось, Макс уже не был в этом уверен. Возможно, Пространство Сна, о котором путано рассказывал мальчишка-поэт, вовсе не умозрительная конструкция, а нечто существующее на самом деле? Макс не понимал, какой из этого следует вывод, но сама мысль его заворожила и напугала до чертиков. Он привык думать о снах как о чем-то, чего на самом деле не существует. Но если это не так, получается, где-то есть место, где он… и где Дениза, может быть… Нет! Нет! Он захлопал себя по щекам. О таком даже думать нельзя. Это запретные мысли. Но как об этом не думать?

В этот момент дверь открылась, и в номер ввалился упитанный юноша с добрым, но бесконечно усталым лицом. Вильгельм, кажется, какой-то приятель Филиппа, хотя Макс так и не понял, откуда он появился в отеле. Все менялось так быстро, что Макс не поспевал за развитием событий. Казалось бы, только что он завтракал клейкой овсянкой, а вот уже все завалено трупами, вокруг бегают, кричат и