Бледный король - Дэвид Фостер Уоллес

и разговаривали между собой. Кое-кто отпивал из чашек или курил сигареты, затоптанные, когда показался фургон. У одного были бачки и ковбойская шляпа, которую теперь, в фургоне, он снял в двух рядах позади. Кто-то читал газету. Кое-кому в салоне было под пятьдесят. Окна открывались наружу, а не опускались в дверь; странный был фургон, скорее маленький угловатый грузовичок с приваренными сиденьями.

Он делал остановки у двух других жилкомплексов вдоль Селф-Сторадж-паркуэй; у одного помедлил несколько минут, видимо, опережая график. На Шинне была светло-голубая сорочка. В беседах за ним среди прочего кто-то говорил кому-то еще, что если сделать маленький надрез посередине края ногтя пальца, то он не будет врастать. Кто-то громко зевнул и мелко содрогнулся.

Человек рядом с Шинном – их ляжки соприкасались с разным давлением, когда фургон слегка покачивался на разболтанных подвесках, – читал дополнительную брошюру к IRSM, но названия Шинн не видел, потому что сосед был из тех, кто, чтобы читать, складывает брошюры до маленького квадратика. На его коленях лежал маленький рюкзак. Шинн подумал, не представиться ли; он не знал, чего в таком случае требует этикет.

До этого Шинн стоял на обочине, пил первую «колу» в первый день на Посту и чувствовал, как его одежда на влажном воздухе разглаживается и слегка оседает, чувствовал ту же жимолость и скошенную траву, что и в пригороде Чикаго, слушал пение потревоженных рассветом птиц в рожковых деревьях вдоль Селф-Сторадж и думал обо всем подряд, и вдруг ему в голову пришло, что птицы, чье чириканье и однообразные песни казались такими красивыми и обнадеживающими по отношению к природе и грядущему дню, на самом деле шифр, известный только другим птицам, и говорили они «Убирайся», или «Это моя ветка!», или «Это мое дерево! Я тебя убью! Убью, убью!» Или еще что-нибудь мрачное, жестокое или самозащитное – возможно, он слушает боевые кличи. Мысль явилась ни с того ни с сего и почему-то испортила настроение.

§ 32

– Не проси.

Я переключил свою сестру Джули, с которой вместе живу, на громкую связь, пока она пыталась отлынивать. Мы все собрались в моей половине кабинки. Я сидел на рабочем месте, а они стояли вокруг.

– Я им рассказал, а они не верят. В невероятное сходство, которое я пытаюсь описать, но не могу передать словами, особенно один тут парень Джон, о котором я тебе рассказывал.

Уговаривая, я смотрел на Соуна. Джули – это моя сестра. По громкой связи ее голос звучал как не ее – каким-то жестяным, иссушенным. Стив Мид всегда носил на правом мизинце бухгалтерскую резинку. Из ближайшего к кабинке помещения Аудита доносился постоянный металлический стоматологический скрежет принтера, отчего, когда принтер работал, у нас всех волосы вставали дыбом. Стив Мид, Стив Далхарт, Джейн Браун и Ликургос Вассилиу стояли вокруг телефона в моей половине кабинки, а Соун чуть подкатился в кружок на кресле от своего рабочего места.

– Я не могу по заказу. Я себя глупо чувствую; не заставляй, – заявила Джули.

– А кто купил тебе утром три резинки для волос, хотя ты просила всего одну? – спросил я, складывая большой и указательный пальцы в кружок гарантии и показывая остальным.

На другом конце провода повисла тишина.

– Я их уже предупредил, что по телефону не то. Без глаз и лица. Никакого давления, никто не ждет идеала.

– «Какой прекрасный день для экзорцизма, святой отец».

И вот даже через динамик. Стив Мид заметно вздрогнул. Меня так и подмывало хихикнуть и закусить костяшку от восторга. Далхарт и Джейн Браун переглянулись и чуть обмякли всем телом, обозначая, в каком они изумлении.

– «Твоя мать сосет хрены в аду!» – продолжала свое Джули.

– Изумительно, Наджент.

Стив Мид сказал «боже» и «невероятное сходство». Он всегда ужасно бледного и больного вида. Из одной опоры на задней спинке кресла Слоуна наполовину вылез крестовой винт. От скрежета принтера у нас все еще волосы вставали дыбом.

Из-за стенки кабинки выглянули посмотреть, в чем дело, Дейл Гастин и Элис Пил, которые всегда проводят аудиты в паре.

– Вы бы еще лицо видели. Она закатывает глаза до упора, бледнеет и раздувает щеки – сперва вообще на нее не похожа, а потом похожа, вот тогда это невероятно, – это сказал я. Соун, все время такой ужасно крутой и непринужденный, что-то делал с заусенцами скрепкой из диспенсера.

В динамике раздался обычный голос Джули. Я считаю Джейн Браун привлекательной, но вижу, что Соун – нет.

– Ну что, все?

– Ты бы видела. Они тут стоят с открытыми ртами. Я очень благодарен, – сказал я. У Джейн Браун всегда один и тот же оранжевый блейзер. – С глазами навыкате. Благодаря тебе моя надежность взлетела до заоблачных высот.

– Мы еще об этом поговорим, балбес, когда вернешься, уж поверь.

– Но может ли она опустить температуру комнаты до ледяной и написать у себя на коже «Помогите», когда…

– Еще раз, – прошептал Мид, который проводит аудиты ферм и подходит к стойке, когда налогоплательщик звенит в колокольчик (впрочем, налогоплательщики не приходят по многу дней), и у которого мягкое квадратное лицо и ему будто никогда не надо бриться или пользоваться увлажнителем.

– Еще разок – и ты вновь оправдаешь свою изумительность, – сказал я Джули.

– Чур, ты обещал.

Ликургос Вассилиу, еще необычно бледный, особенно для выходца из Средиземноморья, сказал Дейлу Гастину и Элис Пил:

– Этот новенький, Наджент, не преувеличивает; запомните на будущее.

– «Неужели ты не можешь пощадить старого служку, святой отец. Димми. Почему ты это со мной делаешь, Димми? Пусть тебя трахнет Иисус, иди в жопу!»

– У меня практически мурашки, – заявил Мид.

– Это точно последний раз, – подчеркнула по громкой связи Джули.

§ 33

Лейн Дин-младший сидел с зеленой резинкой на мизинце за столом-тинглом в ряду своего звена в помещении букашек рутинной группы и прошел еще две декларации, потом еще одну, потом напряг ягодицы, досчитал до десяти и вообразил красивый теплый пляж с ласковым приливом, как учили на ориентации в прошлом месяце. Потом еще две декларации, совсем быстро глянул на часы, потом еще две, потом стиснул зубы и пробурился сразу через три подряд, потом напряг, вообразил и пробурился через четыре, не отрываясь, только один раз, чтобы сложить законченные дела и записки в два лотка исходящих, находящихся рядом в верхнем ряду лотков, где их сможет забрать посыльный, когда пройдет мимо. Уже всего через час пляж стал зимним, холодным, серым и с пожухлой ламинарией, будто волосами утопленников, и таким оставался