Бледный король - Дэвид Фостер Уоллес

сон, но не знал, что уперся лицом в руки, но тут услышал человеческий голос и открыл глаза, но не увидел, кому голос принадлежит, а потом почуял запах резинки на мизинце под носом. Среди прочего он мог пустить слюни на открытое дело.

Вижу, распробовал.

Это был крупный пожилой мужчина с морщинистым лицом и кривыми зубами. Не из тинглов, которые Лейн Дин видел из своего. У него был налобный фонарь на коричневой резинке, как у некоторых стоматологов, и какой-то жирный черный фломастер в нагрудном кармане. От него пахло маслом для волос и какой-то едой. Он чистил ноготь большого пальца выпрямленной скрепкой, присев на край стола Лейна, и тихо говорил. Под его рубашкой проглядывала майка; галстука не было. И он постоянно малозаметно описывал торсом какую-то фигуру или круг, оставляя за собой чуть заметный след в воздухе. Никто из букашек в соседних рядах не обращал внимания. Дин посмотрел на личико на фотографии, хотел убедиться, что это не продолжение сна.

Но они никогда не признаются. Заметил? Всегда обходят эту тему. Слишком очевидно. Как говорить о воздухе, которым дышишь, да? Это как говорить: я увидел то-то и то-то глазами. Зачем?

С одним его глазом что-то было не так; один зрачок больше другого и не менялся, отчего глаз выглядел искусственным. Налобный фонарик не светил. Медленное движение торса приводило его то чуть ближе, то чуть дальше, и так по кругу. Очень малозаметное и медленное.

Да, но теперь, когда ты распробовал, задумайся. Над словом. Ты знаешь, каким. У Дина было тревожное чувство, что человек, строго говоря, говорит не с ним, то есть скорее бредит в пустоту. Один глаз неотрывно смотрел мимо Дина. Хотя разве он сам только что не задумался об этом слове? «Расширенный»? Он сказал это вслух? Лейн Дин украдкой посмотрел по сторонам. Дверь из матового стекла группового менеджера стояла закрытой.

Слово появилось ни с того ни с сего в 1788 году. Этимология неизвестна. Впервые встречается в письме графа Марча о французском пэре. Мужчина не отбрасывал тень, но это еще ни о чем не говорило. Лейн Дин безо всяких причин напряг ягодицы. На самом деле первые три употребления слова bore – «скучный, зануда» – в английском языке сочетались с прилагательным «французский» – французский зануда, скучный француз, да? У французов, понятно, были malaise, ennui. Смотри четвертую Pensée[158] Паскаля, что Лейн Дин расслышал как «пенис». Он искал случайные капли слюны на папке перед ним. Ляжка в темно-синих рабочих штанах находилась в паре сантиметров от его локтя. Человек слегка покачивался взад-перед, как на шарнире. Он словно разглядывал торс и лицо Лейна Дина систематически, по квадрантам. Брови у него были жуть. Коричневая резинка – либо мокрая от пота, либо заляпанная. Смотри Ларошфуко или известные письма маркиза Дюдеффана Хорасу Уолполу, а именно, если не ошибаюсь, письмо № 96. Но до графа Марча в английском – ничего. Это значит – добрых пять сотен лет без названия, понимаешь, да? И он снова ушел от Лейна на очередной круг. Это никак не могло быть видением или припадком. Лейн Дин слышал о фантоме, но никогда не видел. Фантом галлюцинации от постоянной концентрации на протяжении долгого времени – это как повторять раз за разом слово, пока оно как будто начинает таять и кажется незнакомым. В четырех тинглах от него виднелась самая-самая макушка жестких седых волос мистера Уэкса. Никакого слова для латинского accidia, так разруганного монахами Бенедикта. Для греческого ακηδία. А еще отшельники из Египта третьего века – так называемый daemon meridianus [159], когда их молитвы выхолащивались бессмысленностью, изнеможением и стремлением к насильственной смерти. Теперь Лейн Дин открыто оглядывался с видом «это кто вообще такой?» Один глаз неотрывно смотрел мимо ряда ПВХ-перегородок. Звук рвущейся бумаги пропал, как и скрипучее колесо тележки.

Гость прочистил горло. Донн, конечно, называл это lethargie, какое-то время его вроде бы ассоциировали с меланхолией, угрюмостью, otiositas, tristitia [160] – то есть путалось с леностью, и вялостью, и апатией, и бесприютностью, и томлением, и хандрой, и причислялось к сплину – например, смотри «черную желчность» у Уинчилси или, конечно, Бертона. Он так и не продвинулся дальше одного ногтя. Квакер Грин в, если не ошибаюсь, 1750 году назвал это «хмарью сплина». Из-за масла для волос Лейну Дину вспомнились парикмахеры, полосатый столб, который как будто вечно вкручивается вверх, но, когда парикмахерская закрывалась, и он замирал, видно, что на самом деле нет. У масла для волос было название. Им не пользовался никто младше шестидесяти. Мистер Уэкс – и то пользовался мужским спреем. Гость как будто не осознавал подводного вращения своего торса по траектории в виде «Х». У двоих букашек из команды у двери были длинные бороды и черные туфли-дерби, и они, инспектируя декларации в своих тинглах, качали головами, но делали это быстро и только вверх-вниз; совсем по-другому. Инспекторы по бокам не поднимали глаз и не обращали внимания; их пальцы на калькуляторах никогда не замирали. Лейн Дин не знал, это признак их профессиональной концентрации или чего-то другого. Кое-кто надевал резинку на левый мизинец, большинство – на правый. Роберт Аткинс был амбидекстром; мог заполнять разные формы любой рукой. Дин не заметил, чтобы работник слева моргнул хоть раз за все утро. И вдруг нате вам. Bore. Словно изо лба Афины. Существительное и глагол, прилагательное с окончаниями – ing/-ed, полный набор. Происхождение неизвестно. Мы не знаем. Ничего у Джонсона. Единственная запись у Партриджа – о bored как дополнении к существительному и о его предлогах, потому что bored of в отличие от bored with – это признак класса, и больше Партриджа ничего не волнует. Класс-класс-класс. Единственный Партридж, которого знал Дин, был тем же Партриджем из телика, которого знали все. Он понятия не имел, что несет этот мужик, но в то же время его нервировало, что и он думал о bore как слове, о Слове, много деклараций назад. Филологи утверждают, это был неологизм – и как раз вовремя к развитию промышленности, да? массового человека, автоматической турбины и бурового сверла, да? Выхолостить? Забудь ты своего Фридкина, смотрел «Метрополис»? Ладно, тут Лейн уже психанул не на шутку. Неспособность что-то ответить или спросить, что фантому вообще надо, слегка напоминала кошмар. В ночь после первого рабочего дня ему снилась палка, которая все ломалась и ломалась, но меньше не становилась. Француз, толкавший тот камень в гору целую вечность. Смотри, например, «Английский