Тучи сгущаются - Лориана Рава

хотя по их законам и считался преступником. Я ему даже предложил в Тавантисуйю ехать, но он решил с позволения местных там остаться, а иначе занесённые белыми болезни лечить будет некому. Хотя он лично ни в чём не виноват, но в какой-то степени вину своего народа считал нужным искупить. Вот такие люди доказывают, что никакая мерзость ни в каком народе не врождённа. Только вот среди приехавших в нашу страну таких людей нет. Самый приличный из них -- это переводчик Бертран, но и в нём что-то гнилое есть. Не могу объяснить точно, это чутьё. Как чутьё говорит мне о том, что мы с ними наплачемся. Так что ты, Золотой Подсолнух, при случае присмотрись к нему, когда он о книгах с тобой договариваться будет. Ладно, хватит о делах, сегодня праздник!

-- С отравой в крови.

Горный Ветер сказал Золотому Подсолнуху правду. Бертран и в самом деле должен был заняться книжным обменом. Теперь, когда его дядя достаточно хорошо выучил кечуа, чтобы не нуждаться в постоянном сопровождении переводчика (помощь Бертрана требовалась только при оформлении документов), этим можно было заняться без помех. Откровенно говоря, Бертран робел. Он в принципе думал стать теологом и поехал сюда, в том числе, и для того, чтобы наскрести денег на университет, так как его дядюшка на его образование расщедриваться не собирался.

Не то чтобы Бертран всерьёз опасался за свою душу -- он знал, что, к примеру, христианин, ступивший на руины античного храма, душой не рискует. Тут, конечно, не руины, он попадёт по сути в действующий храм и станет беседовать со жрецами. Но за свою душу Бертран не боялся: господь должен хранить его везде, в том числе и в таком нечистом месте. Он боялся увидеть человеческие жертвоприношения... Хотя, казалось бы, случай в Тумбесе должен был бы его разубедить, но Бертран уверил себя, что спектакль -- обман для народа, а на самом деле жрецы тут всё равно людей убивают, только не на виду.

Вступая на территорию храма, он хоть и глядел на суровую и стройную архитектуру, всё равно был озабочен тем, чтобы не пустить восхищение в своё сердце, а когда старый жрец его прямо спросил, почему юношу столь мрачен при виде подобной красоты, Бертран ответил:

-- Я думаю о том, сколько крови было пролито под сводами этого храма...

-- Кровь, да... Когда тут хозяйничали испанцы, они совершенно не уважали наших святынь, тащили золото откуда ни попадя, а тех, кто им пытался помещать, могли и насмерть зарубить.

-- Однако я читал, что Атауальпа сам велел сорвать храмовую позолоту, чтобы выкупить его?

-- Велел. Не могу его осудить, думаю, что и ему было жалко всей этой красоты, но собственная жизнь дороже. Однако это не значит, что можно было сдирать всё и отовсюду. Нельзя было трогать могилы его предков и рвать с них талисманы. А испанцы -- рвали... Впрочем, что сожалеть о золоте, когда гибло и куда более ценное -- книги. Теперь, конечно, после того как появился печатный станок, уничтожить все книги очень сложно, но всё-таки мы привыкли по старинке видеть в книгах самое главное. Да и то, некоторые книги у нас и сейчас в считанных экземплярах.

-- Такие я не смогу приобрести?

-- Отчего, можешь любые. Я познакомлю тебя с одним юным амаута, который проводит тебя в книгохранилище, там ты отберёшь те книги, которые сочтёшь интересными. Если они будут слишком редкими, мы, так и быть, отпечатаем новые экземпляры. Впрочем, у нас самое ценное и единичное -- это из христианского мира, наши всегда отпечатываются не меньше чем в сотне экземпляров.

Тем временем они со двора вошли в храм, и сумрачная прохлада не могла не настроить юношу на какой-то таинственный лад, а великолепная архитектура, статуи и барельефы не могли не вызывать восхищение. "Всё это сделано руками рабов", -- повторил он себе, -- "и вообще здесь производят человеческие жертвоприношения".

К ним подошёл один молодой жрец. Бертран уже научился различать их по расцветке туник. Куда больше его поразило, что волосы у юноши волнистые. Он читал во многих книгах, за чистотой крови здесь следят, как же так... Хотя, может, просто специально завил.

-- Это Кипу, -- сказал старик, -- он тебя проводит в книгохранилище. А заодно и сделает для тебя экскурсию по залам. А мне пора, дел много.

Бертран сдержанно кивнул. Нахождение рядом со жрецом, у которого руки должны быть по локоть в крови, его пугало. А юноша чем-то ему симпатичен. Во всяком случае, не так страшен.

-- Я знаю, тебя зовут Бертран, -- сказал Кипу, -- я уже видел тебя, и хотел познакомиться поближе. Ты из белых людей, говорят, самый образованный.

-- А разве это важно для вас -- образованный я или нет? Всё равно вы от нас по развитию сильно отстаёте. До прихода конкистадоров даже читать не умели.

-- То есть, как это не умели? -- удивился Кипу, -- Умели читать и писать узелковым письмом.

-- Ну, это только инки... а остальные? Им это было запрещено под страхом смерти.

Кипу фыркнул:

-- Скажешь тоже. Да зачем столь глупый запрет при том, что инкой можно было стать? Учиться могли все желающие. Хотя Манко и в самом деле сделал великое дело, сделав школу обязательной. Знаешь, я бы на твоём месте прежде всего поинтересовался бы книгами по истории. Я вижу, у вас её совсем не знают. Вот у нас историей вашего мира очень интересуются. Так что мы не прочь обменяться.

-- Ну а в вашей истории что ценного? Одни человеческие жертвоприношения и прочие ужасы типа флейт из костей врагов. Бррр! Я уверен, что эти стены помнят немало человеческих жертвоприношений.

-- Помнят, наверное... это здание очень древнее, с доинкских времён. Тогда, конечно, всякое было. Но Манко Капак, основатель нашего государства, прекратил всё это варварство навсегда.

-- А как же Тупак Юпанки, велевший закопать живьём 500 самых красивых детей?

-- Чепуха, у Тупака Юпанки были свои недостатки, но изувером он не был. Вообще меня поражает, с какой лёгкостью конкистадоры сочиняли байки про нашу страну, хотя они даже нашего языка не понимали.

-- Байки? Или история про то, что Атауальпа, чтобы отметить пленение Уаскара, тоже велел принести массовые жертвы из детей...

-- Тогда почему ни Атауальпе, ни Тупаку Амару на суде не было это предъявлено в качестве обвинения?

-- Потому что они