Тучи сгущаются - Лориана Рава

и потом наступил момент, когда между центром и отдельными айлью понадобились передаточные звенья. Сама структура государственного аппарата у нас менялась в разные периоды довольно сильно, но понять суть этих изменений, не зная нашей философии, невозможно, так что не буду пока утомлять...-- кажется, в этот момент Кипу тоже заметил девчонку, -- Приветствую тебя, Лилия.

-- Здравствуй, Кипу. Скажи мне, а мы когда сможем пообщаться с христианским амаута? У нас многим и хочется и колется. Моя сестра Роза, узнав, что тут европеец, даже выйти сюда боится.

-- А тебя проводила точно воина, идущего на смерть? ? Кипу улыбнулся.

-- Да. Но что нам его бояться? -- она дрязняще посмотрела на Бертрана. "Уж не ведьма ли она", -- подумал тот про себя, и мысленно пожалел, что не настолько хорошо знает теологию, чтобы знать, как это точно проверить.

-- А желающих пообщаться много? -- спросил Кипу.

-- Ну, человек пять-семь найдётся.

-- Тогда пусть они все соберутся у меня и принесут еду и напитки из столовой. Организуешь?

-- Разумеется, -- сказала девчонка и умчалась.

-- А как они к тебе в жилище попадут? -- спросил Бертран.

-- Да обыкновенно. У нас же нет замков на дверях. Да и еду мы в столовой берём бесплатно.

-- Сколько хотите?!

-- Смотря чего. Вкусности, конечно, нормировано, -- Кипу хитро сощурился, -- впрочем, меня иные девушки вкусностями подкармливают, думают так женить. А я сласти ем, а жениться не спешу.

-- А это, что ли, твоя поклонница?

-- Это дочь самого Первого Инки, я на такой жениться не намерен. Чего доброго, ещё увенчают льяуту, сделают Главным Амаута, а это куча всякой административной работы... Нет, я для такого не гожусь.

-- А ты вообще жениться можешь?

-- Могу, а почему нет?

-- А к Девам Солнца ты заходить можешь?

-- Могу.

-- А я читал, что к ним только евнухам можно, ведь они же девы...

-- Знакомая логика, -- сказал Кипу. -- Я знаю, что в Порте, с которой испанцы почему-то любят сравнивать нашу страну, хотя мы отличаемся как небо и земля, считается, что так безопаснее -- чтобы с женщинами, кроме мужа, общались только евнухи, за воровство руки рубить, чтобы неповадно было... Но ведь это лишь говорит о том, что в той стране совершенно не знают науки о мудром государственном устройстве, которая говорит нам, что столь механическая логика никуда не годится. Впрочем, моральные проповеди, которые так любите вы, христиане, не годятся тоже. Перво-наперво, нужны условия, в которых бы поступать дурно было бы не нужно. Например, если у меня есть всё необходимое, я не буду воровать.

-- А если ты захочешь девушку, а она тебе откажет?

-- Ну, смирюсь. А ты что, в такой ситуации её принуждать будешь?

Вдруг Бертрана охватила неожиданная мысль: "Это же дикарь, невежда... а рассуждает он не хуже античных философов. Как же так?!"

-- Ладно, пойдём, я покажу тебе, где у нас что, -- сказал Кипу. Бертран поплёлся за ним, чувствуя себя сбитым с толку. Кипу причин его замешательства не понимал и весело рассказывал, где и какие факультеты есть в университете, что и когда открыли, как было до конкисты и как стало после. Разумеется, здание тогда сильно достроили, так как образованных людей стало требоваться во много раз больше.

Многие вещи откровенно удивляли Бертрана. Например, что хотя юноши и девушки обучались большинству предметов раздельно, но библиотека у них была общая, в саду возле оной они могли встречаться свободно, мало того, девушек здесь тоже обучали и философии, и математике, и прочим наукам, которые Бертран считал чисто мужскими. Только военному делу их не обучали, хотя каким-то примитивным навыкам самообороны учили вполне.

То, что за одной партой мог сидеть и сын правителя, и сын простолюдина, при этом они могли даже дружить, было ещё не очень удивительно для Бертрана. Однако то факт, что принц мог потом делать не только государственную карьеру, но и стать, к примеру, преподавателем или инженером, казалось ему верхом дикости. То есть, получается, "принц" обучал юношей из простонародья! Или ещё того хлеще, мог заниматься таким "нецарским" делом, как проектирование плотин... Впрочем, тут это дело, кажется, не считали "нецарским" или позорным. Позорным и преступным, прямо запрещённым законом считалось безделье. Кипу, в свою очередь, не понимал того, что как в Европе многие знатные люди могут жить, ничего полезного для общества не делая, живя на доходы своих имений и проводя время в кутежах. "Это же нестерпимо скучно!" -- говорил он.

Каждый факультет гордился теми знаменитостями, которые вышли из его стен. И не меньше, чем учёными и инженерами, здесь гордились воинами, павшими на полях сражений. "Хотя я и не учился здесь, но я могу гордиться тем, что преподаю в тех же стенах, где учились, а затем преподавали величайшие амаута Тупак Амару и Острый Язык, тот самый, который написал критический разбор Библии. Оба они сложили головы на Великой Войне. Правда, о героической смерти Тупака Амару широко известно даже в христианском мире, а Острый Язык просто сложил голову в бою. Обидно, сколь много жизней талантливых людей оборвала та война. Я и сам преподаю, в том числе, и критику христианства по их трудам, и думаю, сколь много они могли бы написать, если бы не преждевременная смерть. Однако своей смертью они доказали свою верность идеям, которые отстаивали на бумаге. А это -- немало. Впрочем, вместе со мной преподаёт Радуга, чей подвиг не меньше, чем у Тупака Амару, она тоже выдержала страшные пытки в руках врага, только ей больше повезло -- её успели отбить прежде чем враги завершили своё страшное дело. Хочешь, познакомлю?". Но Бертран с ужасом отказался. Ему реально стало страшно. Имена перечисленных знаменитых амаута действительно были известны в Европе ? по крайней мере, среди тех, кто интересовался Тавантисуйю. Но противники христианства есть противники христианства, как же можно их уважать? А тут их уважают, по крайней мере, некоторые. Конечно, этого было логично ожидать от жрецов, но всё же... Всё таки Бертрану было слишком не по себе, потому что ему захотелось самому уважать этих людей, готовых пойти на смерть за то, что они считали истиной. Но такие чувства в отношении противников христианства казались ему богохульством, чем-то сродни молитве дьяволу, потому он стал про себя неслышно шептать про себя молитвы, чтобы отогнать наваждение.

Собственно, с этого момента он слушал