Крылья за спиной - Саманта Миллс

Поздно. В дверь коротко, властно постучали, и на пороге возник Томел, с лицом мрачным, как похоронная служба. Себе в поддержку он привел наставника Зениного детства, достопочтенного Схола Петке.

Были слезы. Пылкие споры. Взаимные обвинения. Отвернувшись от схола-дэва, Зеня отказывалась от диалога ради послушания, от сложности ради двумерности, от моральной неоднозначности ради суждения.

– Я предлагаю тебе знания, – кричал Томел, – а ты хочешь исполнять приказы!

Зеня изо всех сил пыталась строить свою защиту так, как любил отец, – на логике.

– Надзор меха-воинов делает возможным научные исследования, – сказала она. – Поступив к ним, я буду защищать все секты! Твоя работа невозможна без охраны границ.

– Мы остались в Миларе, потому что он ближе к порталу схола-дэва, – гнул свое Томел. – Здесь тебе открыты все возможности. Если уйдешь к ним, станешь инструментом. Откажешься от выбора!

– Но это и есть мой выбор! – воскликнула Зеня. – Какой у меня есть выбор, если за меня выбираешь ты?

В этот момент попытался вмешаться Никлаус, братская солидарность наконец-то взяла верх над обидой.

– Она не ошибается…

Томел резким жестом оборвал его, а затем привел аргумент, которого Зеня боялась больше всего:

– Что бы сказала твоя мать?

Всю эту унизительную пытку Схола Петке терпеливо просидел рядом. Он, человек среднего возраста, недавно посвященный в ближний круг схола-дэва, еще не привык к новым одеждам. На протяжении тех лет, что учил малышей – включая Зеню и Никлауса, – он не скрывал своих устремлений. Петке хотел добывать знания в царстве богов и делиться высшей мудростью с городом. Каждый миг его жизни был шагом в одном направлении.

Теперь он поднял руку и сказал:

– Я хотел бы поговорить с Зеней.

Последовала долгая пауза, Томел выжидательно молчал.

– Наедине, – добавил Петке.

– О! – Томел опешил, явно рассчитывая, что прилюдная выволочка произведет желаемый эффект, но поднялся без возражений.

Никлаус вышел следом, бросив на Зеню последний извиняющийся взгляд, и дверь захлопнулась.

С их уходом в комнате стало ужасно тихо; воздух сделался слишком горяч, а стены – слишком тесны. Зеня потерла глаза, злая, униженная и убежденная в собственном эгоизме. Схола Петке сел за стол рядом с ней и лениво пролистал работу Никлауса.

– Он влюблен, – негромко заметил Петке.

– Я знаю, – хлюпнула носом Зеня.

– Но ты – нет.

Зеня не ответила. В классе наставник не любил очевидных ответов. Зачем сейчас начинать?

– Ты понимаешь, почему твой отец пришел ко мне? – задал он наводящий вопрос.

– Надеялся, что вы приведете веские доводы, ведь он никогда ничего не предпринимает без опоры на источники?

Это вызвало у Петке тихий смешок.

– Вы считаете так же, как он? – спросила Зеня.

Неуверенность нашла-таки брешь в ее обороне. Девочка привыкла не соглашаться с отцом, пусть даже только в мыслях. Но Петке всегда относился к ней как к целостной и отдельной личности. Его мнение имело вес именно в силу нейтралитета.

Книжник колебался.

– Твои родители составили определенный план своей совместной жизни, и твой отец полон решимости следовать ему даже в отсутствие твоей матери. Он так долго его придерживался, что теперь ему трудно отказаться от своих ожиданий. Думаю, это у вас общее.

– Это не ответ, – заметила Зеня, обдумав комментарий.

Петке развел руками:

– Хочешь, чтобы я сказал, что одобряю жизнь, проведенную в служении меха-дэве? Конечно одобряю – абстрактно. Она божественна, равноправный член Пятерки, и, как и у всех Пятерых, ее учения способствуют благу целого. В частности? – Он пожал плечами. – По-моему, ты создана для лучшей доли. Секта книжников мала, это элита. Не стоит легкомысленно от нее отказываться.

Проблема была в чести. Как всегда, она легла ей на плечи тяжким бременем: нечто нежеланное, за что полагалось быть благодарной. Зеня сплела руки на коленях.

– Я так долго этого хотела… Я не знаю, как отпустить.

– А! – просиял Петке, задумавшись лишь на миг. – Кажется, у меня для тебя есть текстик.

– По-моему, не… – поникла Зеня.

Но Петке развеселился, уверенный, что нашел ответ (и что тот, как всегда, кроется в книге святых)!

– Это эссе Лемена о природе личности. Является ли человек, который проснулся, тем же самым, кто заснул прошлой ночью? Схола Паруш, как известно, утверждал, что мы постоянно развиваемся, в каждый следующий момент возникает совершенно новая личность, уникальные итерации слабо связанного набора основных воспоминаний. Но Лемен считал, что человек является каждым из тех, кем когда-либо был, – не рожденным заново, а непрерывным и одновременным.

– Не уверена, что улавливаю.

Петке подался вперед и накрыл ладонями ее сплетенные пальцы. Его прикосновение было теплым, а взгляд еще теплее.

– Это означает, что ничто никогда не теряется по-настоящему и время на любое дело потрачено не впустую, даже если жизнь пойдет по иному пути.

Впервые за весь день – на самом деле за много лет – бурлящий водоворот мыслей в голове у Зени затих.

– То есть ничего не меняется? – тихо переспросила она.

– Ничего не пропадает, – поправил Петке и улыбнулся. – Из тебя вышел бы отличный специалист по истории мехов. Так что видишь? Ничего не пропадает зря.

Он был добрым человеком, и Зеня не хотела его разочаровывать.

– Я с радостью прочту эссе, спасибо, Схола Петке.

Учитель хлопнул в ладоши, довольный тем, что его вмешательство восприняли должным образом.

Зеня сидела в свежевосстановленной тишине, пока Петке зазывал ее родных обратно и шептал слова ободрения Томелу. Затем он ушел искать в стопках архивов верхнего уровня эссе о природе личности.

Самым большим страхом Зени было простое «что, если». Что, если она передумает? Что, если она отклонится от своего нынешнего пути, а затем пожалеет об этом? Петке по-своему убедил ее: она всегда будет девочкой, которая хотела в небо.

Как только Томел покончил неуклюже выражать сочувствие и отбыл дальше по своим делам, Зеня повернулась к Никлаусу:

– Мне пора идти.

– Знаю, – вздохнул он.

– Я буду писать, – пообещала Зеня, внезапно пораженная реальностью своего намерения оставить его.

– Да уж постарайся! – фыркнул Никлаус. – Не хотелось бы, чтобы ты разучилась писать, как остальные качки.

Она невольно усмехнулась. Но тут же снова помрачнела.

– Я могу не пройти, – прошептала Зеня.

– Пройдешь.

Никлаус был печален, но уверен.

Зеня была книжником по рождению и воспитанию. Она два года готовилась.

Разумеется, она прошла.

Значение имел не сам экзамен (тринадцатилетняя Зеня возразила бы против этого, но у тринадцатилетней Зени еще не развился дар заглядывать в прошлое). Ее судьба на ближайшие годы определялась мероприятием, состоявшимся сразу после него.

Насквозь пропотевшая, Зеня на дрожащих ногах стояла в строю вместе с десятками других претендентов. На