Крылья за спиной - Саманта Миллс

младшего брата. Зеня сорвала поломанные крылья и велела Никлаусу засунуть их в помойку под мостом, а потом заставила его, прежде чем он побежит за помощью, дать клятву хранить тайну – каковую он с радостью дал, дабы отпереться от своей роли в этой дурной затее…

Но это случилось потом. За миг до крушения она обрела небо, и ее судьба была решена.

Однажды Зеня полетит.

Глава четвертая

Они были громогласны и ужасны, и много дней мы прятались в наших <…>

Вернувшись, они уже знали наш язык. Они сказали: а знаете, мы можем вам помочь. Мы можем помочь вам стать лучше.

Свитки горы Дирка. Фрагменты 12a, 12b

Всепоглощающий жар. Невыносимый холод. Кусок дерева под щекой. Звук, похожий на жужжание пчел, рвота, боль.

Земолай жестоко ломало без мехалина. Лишенное препаратов, сдерживавших иммунную систему, тело начало отторгать вживленные в спину искусственные нервные окончания. Меха-дэва только расплавила оборудование – выжечь импланты она не потрудилась.

После суда двое крылатых вынесли Земолай с крыши. Оставили возле рабочей больницы, поддерживая иллюзию, будто ее сослали на землю, а не приговорили к смерти – точно у секты работников нашлись бы лекарства, необходимые для управления чужими имплантами.

Найдись они, даже меха-хирурги не понадобились бы.

Земолай отказывалась умирать на больничной койке и, когда крылатые ушли, поковыляла прочь. Вскоре она упала.

Наступила ночь… вроде бы. Земолай ждала смерти.

Она едва почувствовала подхватившие ее руки, едва заметила, как ее положили на заднюю часть телеги. В промежутках между долгими тошнотворными морганиями совсем близко смутно проступало чье-то обеспокоенное лицо, а затем одеяло закрыло ей глаза. В темноте ее снова вырвало. Чьи-то руки торопливо ее перевернули. Лихорадочные голоса спорили, что важнее – скорость или скрытность. Телега покатилась быстрее, загрохотала сильнее, встряхивая ей голову, будто жидкую взрывчатку.

Земолай отключилась.

Земолай проснулась. Другая темнота. Темнота замкнутого помещения. Просветление длилось почти минуту, и этого времени хватило, чтобы понять: она в карантинной клетке. Кто-то поместил ее в карантинную клетку. Карантинную клетку.

Мысли буксовали. Она еще не умерла. Она еще не умерла. Она достаточно жива, чтобы понимать: мысли буксуют, а значит, пошла следующая стадия абстиненции. Кто-то поместил ее в клетку.

Фаза берсерка накрыла безжалостно – бессилием и яростью. Она поднялась, словно марионетка под током, конечности привязаны за ниточки, злая, злая, злая. Клетка пахла ржавчиной. Старое железо. Непрочное. Земолай бросилась на прутья и ударилась о них, как корабль о скалы. Яркие вспышки боли только сильнее разозлили ее, подстегнули, послали в ее кровь буйную смесь разлагающихся химикатов.

В застящей взор красной пелене проступили темные фигуры. Реальные? Нереальные? Она заорала на них. Просунула руки сквозь прутья, мечтая вцепиться когтями. Но фигуры оставались недосягаемы – терпеливые, торжественные, молчаливые. Ждали, когда она сдастся.

Чьи-то ладони прижимали ее руки к полу. Она билась и, каждый раз ударяясь воспаленной спиной о бетонный пол, выла. Ноги придавило чье-то тело. Она почти вырвалась. Чья-то рука повернула ей голову. Она укусила.

– Клята Виталия!

– Я же просила ее зафиксировать.

– Она меня укусила!

Рука опустилась снова, на этот раз с большей силой, и прижала ее лицо к полу. В шею вонзилась игла. Жгучий раствор. Это было хуже, о, хуже всего. Огонь бежал по горлу, поджигал штифты возле сердца, собирался лавой в лопатках, в позвоночнике, в бедрах, коленях, ступнях, локтях, руках, пальцах.

Она была пьяна им, сбита с толку, застрявшая на полпути между срывом и смирением.

Вскоре она поддалась успокоительному. Осела на пол у дальней стены клетки и погрузилась в мутную полудрему; подводный житель, спящий вполглаза в ожидании следующего хищника.

В какой-то момент в долгой темноте она почувствовала, как по спине скользнула призрачная ладонь, даря прохладу там, где ей пекло, слегка надавливая там, где были шрамы.

– Вот здесь подключаются нервы, – пробормотал кто-то. – Ей понадобятся заглушки для портов.

Еще один голос, беспокойный:

– Как они могут делать с собой такое?

Протестующий звук.

– Это несправедливо. Ты сделал себе глаза. Я сделал…

– Посмотри на это! Ничего общего.

– Тихо. Ты ее разбудишь.

Долгая пауза. Затем:

– Ну? Есть там что-нибудь?

Долгий вздох разочарования.

– Много. Но не то, что я ищу.

Позже, снова всплыв из бессознательного состояния, Земолай попыталась мысленно зафиксировать свое окружение. Карантинная клетка, да, старая и ржавая, но стандартной конструкции. Прутья со всех сторон. Наверху: дверца, похожая на люк в карцер. Внизу: небольшая щель для подносов с едой. А дальше, за решеткой: маленькая, пустая комната. Одна дверь. Каменные стены. Прохладный воздух. Подземелье?

Дверь распахнулась, впустив тусклый треугольник света. Даже намек на освещение обжигал глаза. Земолай сощурилась от боли, старые привычки заставляли ее подмечать все, даже когда это не имело значения.

В комнату прокралась молодая особа с подносом еды в руке. Пол неясен. Возраст в сумраке не определить. Небольшого роста, округлые очертания, в основном скрытые темным плащом; заплетенные в косы волосы, отливающие синим. Нерешительно замерла на расстоянии вытянутой руки от клетки, пристально вглядываясь внутрь, а затем просунула поднос в щель и метнулась назад. Кролик, сердечко трепещет.

Кролик удрал не сразу. Постоял в дверях, посматривая. Нет. Наблюдая. Следя взглядом, как Земолай ползет по голому бетону на руках, как тянется дрожащими пальцами к первой еде, которую она увидела с момента своего заключения.

– Меня зовут Хай Гальяна, – прошептал кролик, использовав женскую форму притяжательного местоимения.

Ага, хоть клочок осязаемой информации. Самка кролика.

Приборов на поднос не положили. Земолай зачерпнула горсть теплой серой каши и старомодным способом швырнула ее через прутья.

Женщина взвизгнула и выбежала, тонкая струйка каши попала ей на плащ. Земолай снова осела на пол, совершенно измученная. Нерешительно вытерла скользкую руку о штаны, хихикнув как безумная, но смех угас так же быстро, как и появился.

Она слабела. Какой бы наркотик ни спустил ее на землю, с каждым неумолимым биением сердца его содержание в крови падало. Земолай была вполне в сознании, чтобы понять, когда безумие крови вернулось, еще более жестокое из-за того, что его подавляли.

К счастью, первым же судорожным ударом она выбила из клетки поднос с едой. Иначе могла бы нанести с его помощью реальный ущерб.

Они проходили это еще трижды. Еще три борцовские схватки. Еще три иглы. Еще три периода относительного просветления и еще три подноса с едой. Она ругалась на них. Она выла, била кулаками и ногами, прямо и с разворота. Она плевалась и швыряла поднос.

Ее разум желал соблюсти