Военный инженер Ермака. Книга 3 - Михаил Воронцов

— Это наша забота, — сказал я. — А твоя — ответить на вопросы.

— А, мастер железных луков, — усмехнулся он. — Думаешь, твои игрушки спасут? Лес велик. В лесу мы сильнее.

— Хватит угроз, — оборвал его Ермак. — Говори. Что знаешь о планах Кучума?

— Ничего, — упрямо мотнул головой Кум-Яхор. — Отпусти — уйду к своим.

— А потом начнёшь болтать, какие казаки подлецы? — фыркнул Мещеряк. — Нет уж, пойдём разбираться вместе с твоими.

Шаман ничего не ответил.

— Связать, — велел Ермак. — Готовить струги. Плывём немедленно.

Через час два струга отчалили от берега. В первом — Ермак, я, Мещеряк, Лиходеев, Алып и связанный Кум-Яхор и несколько казаков. Во втором — еще полтора десятка бойцов с арбалетами и пищалями.

Мы шли вверх по Иртышу, потом свернули в приток — речушку среди кедровых и лиственничных холмов. Кум-Яхор сидел на дне струга, глядя прямо перед собой, иногда бормотал что-то на своём языке — то ли молился, то ли проклинал нас.

— Далеко ещё? — спросил я у Алыпа.

— Нет, — ответил тот, не поднимая глаз.

Солнце стояло в зените, когда показалось стойбище. На холме стояли чумы, крытые шкурами и берестой. У входов торчали шесты с черепами зверей — обереги.

Не было видно ни одного человека.

— Странно, — сказал Ермак. — Очень странно. Но делать нечего

Мы высадились на берег, и тут из-за деревьев, как по мановению волшебной палочки, вышли вооружённые вогулы. Человек сто, не меньше. Стрелы смотрели нам в грудь. Взгляды вогулов не обещали ничего хорошего.

Глава 5

Из толпы вогулов вышел высокий седой мужчина. На его шее висело ожерелье из медвежьих клыков, в руке он держал посох с резьбой. Это был Торума-Пек, глава рода. Его лицо походило на выветренный утёс — суровое, бесстрастное.

Взгляд Торума-Пека скользнул по нашему отряду и остановился на связанном шамане, и его спокойствие сменилось гневом.

— Почему ты привёз нашего шамана в оковах? — спросил вождь по-русски ледяным голосом. — Кум-Яхор — голос духов нашего народа. Развяжи его немедленно.

Ермак не шелохнулся. Твердо глядя в глаза вогулу, он ответил:

— Шаман обвинён в предательстве. Он подвёл мой отряд под засаду Кучума. Двое моих людей ранены. Нам очень повезло, что что не погибли все. И твой соплеменник Алып едва не погиб от его коварства.

При упоминании Алыпа лицо Торума-Пека потемнело. Он перевёл взгляд на молодого вогула, и в его глазах мелькнуло недовольство.

— Кум-Яхор служит духам предков, — произнёс вождь, повышая голос, чтобы слышали все. — Духи не бывают предателями. Твои слова — оскорбление нашего рода. Развяжите его сейчас же!

Воздух сделался вязким от напряжения, казалось, хватит искры — и вспыхнет бойня. Причем мы едва ли что-то сможем сделать на открытой местности, когда врагов впятеро больше и они уже направили на тебя стрелы.

— Мы приехали не воевать, — Ермак шагнул вперёд, подняв руки в примирительном жесте. — Мы привезли правду. Пусть скажет Алып, сын твоего рода. Он был там и видел предательство своими глазами. Потом решишь, кто прав.

Торума-Пек посмотрел на Алыпа так, будто тот был для него чужаком, переступившим границу.

— Алып покинул род, чтобы служить чужакам. Его слово мало значит среди нашего народа.

— А если он говорит правду? — возразил Ермак, и голос его стал жёстче. — Если Кум-Яхор предал не только нас, но и ваш род? Ты готов рисковать жизнями своих людей? Чужак может оказаться ближе, чем предатель из своих.

В толпе вогулов пробежал шёпот. Некоторые переглянулись — слова атамана задели их.

Кум-Яхор, до этого молчавший, заговорил на своём языке. Голос его был громок и уверен. Я не понимал слов, но по лицам вогулов было ясно — он взывал к их верности, к традициям предков.

Торума-Пек поднял руку, и шаман умолк. Долгая пауза повисла над берегом. Вождь переводил взгляд с Ермака на шамана, потом на Алыпа. Наконец произнёс:

— Мы выслушаем всех на совете старейшин. Здесь, при всём роде, при свете священного огня. Но сначала развяжите шамана. Он член нашего рода и имеет право предстать перед советом свободным.

Ермак кивнул одному из казаков, и тот подошёл к Кум-Яхору и ножом разрезал кожаные путы. Шаман поднял руки, потирая запястья. На его лице появилась торжествующая усмешка.

— Я же говорил тебе, Ермак, — произнёс он по-русски, достаточно громко, чтобы слышали казаки. — Мой народ знает мне цену. Они за меня.

Но Торума-Пек резко перебил его:

— На совете ты дашь ответы на все обвинения, Кум-Яхор. Если они ложь — русские заплатят за оскорбление. Если правда — ответишь ты, и ответ будет суров. Закон рода не знает пощады к предателям.

В глазах шамана мелькнула тревога, тут же скрытая за маской уверенности. Он поклонился вождю:

— Я готов предстать перед советом. Правда на моей стороне, и духи — мои свидетели.

…Солнце потихоньку скрывалось за верхушками елей. В сгущающихся сумерках стойбище стало ещё более чужим и враждебным. Женщины разжигали большой костёр в центре поселения — там должен был собраться совет.

От решения старейшин зависела не только судьба шамана, но и хрупкий мир между казаками и вогулами. А может быть — и наши жизни.

Со мной два ножа — засапожный и на поясе, и еще пистолет. Но помогут ли они, если что-то пойдет не так — большой вопрос.

* * *

Сумрачный лес обступил поляну со всех сторон. Высоченные ели тянули к небу свои мохнатые лапы, а между стволами клубилась темнота. В центре поляны возвышалась юрта хана Кучума, украшенная старинными узорами и увенчанная полумесяцем. Вокруг неё полукругом стояли юрты поменьше — жилища знати и военачальников.

Кучум восседал на расшитых подушках перед входом в свою юрту. Годы и невзгоды иссушили его лицо, превратив его в маску из морщин и шрамов, но взгляд остался ясным и твёрдым, как клинок. По правую руку от него сидел Карачи-мурза — человек средних лет с умным и хитрым лицом и аккуратной бородкой. Он слегка откинулся назад. По обе стороны разместились другие советники: седобородый Али-бек, молодой и горячий Тимур-мурза, хмурый военачальник Байтерек. Все они украдкой поглядывали на пустое место среди них — там обычно сидел Якуб-бек.

На лицах татар было написано ожидание.

Причем явно не очень радостное.

Тишину нарушили шаги. Из леса вышла процессия — два десятка воинов с мрачными, словно высеченными из камня, лицами. Они шли медленно, размеренно, и в их поступи чувствовалась тяжесть