Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

или, может, полковник – ну, кто-нибудь этакий, понимаешь? – обхаживаю его, как могу, от души, и вовсе не ради «булавошных», подарков или еще чего, как другие девки. Чтобы они в следующий раз меня спрашивали, если я отошла куда.

Ночная клушица на шкафу беспокойно встрепенулась, вопросительно склонила голову на сторону, приоткрыла длинный багровый клюв.

– А теперь я, как увидела Дриадель на льду, все думаю… – Придвинув кресло поближе к Шелку, Синель понизила голос: – Тебе ведь, чтоб тут остаться, надо для Крови двадцать шесть тысяч добыть? Мускус так говорил.

Голова Шелка качнулась, склонившись книзу менее чем на толщину пальца.

– Ага, хорошо. Тогда отчего бы тебе… отчего б нам с тобой, патера, из Журавля их не выжать, а?

– Человек… там, – предостерег их Орев. – Там… под двер-рью.

Синель встревоженно повернулась к птице.

– Там, – подтвердил Орев. – Стоять. Стучать – нет.

IV

«Прошен ами»

Как можно бесшумнее поднявшись на ноги, Шелк поневоле вспомнил о прискорбно неудачной попытке застать врасплох Синель с Мускусом, оставил трость Крови у кресла, подошел к двери на Солнечную, сдернул со скоб тяжелый засов и (перехватив засов в левую руку, дабы, если потребуется, воспользоваться им как оружием) рывком распахнул дверь.

Казалось, рослый человек в черных ризах, ожидавший на улице, у ступеней крыльца, нимало не удивился.

– Выходит, мое появление все-таки… э-э… потревожило тебя, патера? – звучно, чуточку в нос, осведомился он. – Как ни старался я проявить такт и… м-м… не оказаться сверх меры назойливым, понимаешь, патера? Остаться… э-э… в тени. Увы, очевидно, я в сем не слишком искусен. Видишь ли, подойдя к твоей двери, я услышал… э-э… голос дамы.

Шелк прислонил засов к стенке.

– Я понимаю, Твое Высокопреосвященство, все это несколько противоречит канонам, но…

– О нет-нет-нет! Уверен, патера, всему этому имеются веские причины, – с поясным поклоном прервал его человек в черных ризах. – Добрый вечер, моя драгоценнейшая. Добрый вечер, и да будут все боги к тебе благосклонны! – С этим он одарил Шелка широкой улыбкой, сверкнув белизною зубов даже в неверных отсветах небесной тверди. – Я всеми силами постарался остаться далеко вне… э-э… пределов слышимости… внятности… одним словом, ясности слуха. И, таким образом, признаться, слышал голос сей дамы и еще голоса – ну, если мимо не проезжали повозки, однако не разобрал ничего. Ни словца не расслышал, Сладчайшая Сцилла тому свидетельница, – вновь улыбнувшись, пояснил он.

Покинув стены обители, Шелк вышел к нему на крыльцо.

– Покорнейше прошу простить мою резкость, Твое Высокопреосвященство. Мы услышали… вернее сказать, нас предупредили…

– Полно, патера, все в рамках приличий, – вновь перебил его нежданный гость, успокаивающе вскинув ладонь. – Вполне… э-э… вполне.

– …предупредили, что за дверьми кто-то есть, но кто это… – Осекшись, Шелк шумно перевел дух. – Должно быть, у тебя весьма срочное дело – ничто иное не привело бы сюда Твое Высокопреосвященство в столь поздний час. Не соизволишь ли войти?

Придержав дверь, он впустил человека в черных ризах внутрь и вновь запер дверь на засов.

– Вот это наша селлария… боюсь, лучшая комната из имеющихся. Если угодно, могу предложить воды и… и бананов. А может, и еще каких-либо фруктов, – добавил он, вспомнив, что так и не успел исследовать принесенный Лисенком мешок.

Однако от фруктов гость в черных ризах решительно отмахнулся.

– Очевидно, ты наставлял на путь истинный эту юную даму, патера? Надеюсь, не исповедовал… по крайней мере, пока? Да, я не расслышал ни слова, однако ритм… э-э… Прощения Паса, пожалуй, узнал бы, ибо многажды, многажды читал его сам! Литания Священных Имен, а? «Прощаю и разрешаю тебя от грехов во имя Всевеликого Паса, во имя Божественной Эхидны, во имя Сциллы-Испепелительницы» и так далее. Ничего подобного, пусть даже отдаленно похожего, я не слышал.

– Ты тоже авгур, патера? – спросила Синель, последовавшая за Шелком к двери и остановившаяся за его спиною, в дверном проеме.

Человек в черных ризах, вновь поклонившись, поднял наперсный пустотелый крест. Золотая цепочка, свисавшая с его шеи, сверкнула в полутемной, тесной селларии, словно сама Златая Стезя.

– В самом деле, моя драгоценнейшая, в самом деле! Причем авгур весьма тактичный и благоразумный – иным на моем сегодняшнем посту не место, а? Посему тебе нечего опасаться: из сказанного тобою я не подслушал ни слова.

– Полагаю, тебе, патера, можно довериться безоговорочно. Я только хотела сказать, что нам с патерой Шелком, весьма возможно, потребуется немало времени. Посему я могу пойти куда-либо еще и вернуться спустя час, или два, или… сколько, вы полагаете, продлится ваш разговор?

Шелк, пораженный до глубины души, повернулся к ней.

– Такая дама, как ты, моя драгоценнейшая? В этом квартале? Нет-нет, об этом я не хочу даже слышать. Только через мой труп! Но, может статься, ты позволишь мне переговорить с патерой кое о чем, а? А после я отбуду восвояси.

– Разумеется, – отвечала Синель. – Не смею препятствовать. Будь добр, Твое Высокопреосвященство, не обращай на меня внимания.

Более чем на полголовы выше Шелка (хотя Шелк почти не уступал ростом Чистику), как минимум пятнадцатью годами старше, нежданный гость в черных ризах встряхнул головой, откидывая со лба поредевшие, жидкие пряди длинных угольно-черных волос.

– Вот это и есть патера Шелк, а? По-моему, патера, прежде я не имел удовольствия… да. Можно сказать, мы совершенно незнакомы… либо почти незнакомы, а «почти», как известно, не в счет. Досадное, досадное упущение! Как мне хотелось бы встретиться с тобою сейчас на правах старого знакомого! Однако некогда, пару лет назад, я оказал тебе прескверную услугу. Согласен. Признаю без околичностей. Каюсь, мой грех… но ведь главный мой долг – забота о благе Капитула, а? В конце концов, Капитул нам – отец и мать, а значит, превыше всякого человека. Мое имя – Ремора.

С этим он одарил лучезарной улыбкой Синель.

– Ну а сия юная красавица, вероятно, сочтет разумным сохранить… э-э… инкогнито? Остаться… э-э… безымянной? Весьма, весьма предусмотрительно, а? Что ж, поступай как знаешь: я не в претензии.

– Если ты не возражаешь, патера, – кивнула Синель.

– Нет-нет, ни в коей мере не возражаю, – подтвердил Ремора, небрежно махнув рукой. – Ни в коей мере. Мало этого… э-э… рекомендую так и поступить!

– Ты присутствовал на церемонии в честь завершения моего обучения, Твое Высокопреосвященство, – напомнил Шелк. – Стоял на помосте, справа от Прелата схолы, и меня, вне всяких сомнений, запомнить не мог.

– Однако ж запомнил, запомнил, и еще как! Не будешь ли ты так любезна сесть, моя драгоценнейшая? В самом деле, Шелк, я прекрасно тебя запомнил. Ты, как-никак, закончил учебу с отличием, а мелюзга, удостоенная оного, западает в память надолго, если не навсегда. Тем более что ты был самым здоровым, дюжим из всех щенят, какими в тот год могла похвастать наша старая добрая схола. Помнится, я сразу заметил Кетцалю… то есть Пролокутору,