Немезида ночного ангела - Брент Уикс

Прежде чем я успеваю съежиться и спрятаться, он замечает меня. Встречается со мной взглядом.

И улыбается.

Глава 44

Бегство и пламя

Я сбегаю.

Даже не думаю о том, что делаю или почему. Я полностью поглощен действием – ухожу с линии видимости и сразу же сую руку в мешок с одеждой. Вы, наверное, думаете, что умение быстро одеваться не входит в список обязательных навыков профессионального наемного убийцы – если вам и правда так кажется, то направляйте свои жалобы Дарзо Блинту.

Чтобы засунуть идиотские крылья в мешок, их приходится согнуть и сломать, но меня это не останавливает. Если вы во время бегства роняете части своего костюма, то оставляете за собой след и сообщаете преследователям о том, что меняете маскировку. Я невероятно быстро натягиваю мои прежние дворянские одежды и дополняю их новой шляпой, которую я краду по пути наверх.

Только когда я уже далеко, мне становится стыдно за бегство. Нужно было подойти и убить мерзавца. Выбить из него ответы.

Но стыд быстро улетучивается. Дарзо считал слова «храбрость» и «трусость» бессмысленными. Для него существовали лишь выполненные заказы и проваленные. Смысл имела практичность, а не похвальба или порицание. «Храбрость, – говорил он, – может привести к неудаче точно так же, как и трусость; значит, храбрость в ремесле неуместна».

Храбрость попадает в ту же категорию, что и «честный бой» на войне. Они – не плод воображения, этим понятиям тоже есть свое время и место, но если вы будете подчиняться им всегда, то станете предсказуемым и погибнете.

Отчего-то у меня при виде лорда Рефа'има по коже бегут мурашки; что-то подсказывает мне, что он сверхъестественно опасен. На него нельзя нападать тогда, когда он этого хочет, и там, где он этого хочет. Я должен сделать это на своих условиях.

Времени у меня совсем не осталось. Наверху мне нужно быть примерно через пять минут.

Я натыкаюсь на один из множества постов гвардии, на этот раз на площадке большой винтовой лестницы. Вдруг мне начинает казаться, что теперь я точно не успею. Одна лишь очередь на пропуск задержит меня минут на десять. Я быстро оборачиваюсь, ищу взглядом Рефа'има. Никого.

Но когда я снова смотрю вперед, то замечаю в стороне от очереди незнакомого мне человека. Он внимательно разглядывает стоящих. Смотрит на меня как-то странно, пристально.

На нем антимагический ошейник с рубином. Это синий маг. Кто-то, кого привел гранд-мастер Витрувий.

Он убегает в примыкающий коридор.

А затем, сразу же, из толпы позади меня внезапно возникает лорд Рефа'им. Он бежит по пятам за синим магом.

Наверное, подумал, что это я.

Я пригибаюсь, делаю несколько глубоких вдохов и стараюсь не привлекать к себе внимания. Мне нужно убраться отсюда, пока кто-нибудь из них – или они оба – не вернутся.

– Идем со мной, – произносит кто-то сбоку от меня.

Это Мелена, фермерша и женщина-магнит из Тактической группы Часовни. Она переоделась в более роскошное платье – черное, со сложной шнуровкой, – изменила макияж, сняла антимагический ошейник, надела браслет с четырьмя синими камнями и напустила царственный вид. Она вытаскивает меня из очереди.

– Вот так, – говорит она. Затем тянет вперед, мимо стоящих, ведет, как нового любовника на свидание.

Ви говорила, что антимагические чокеры легко снять, но очень сложно надеть заново, скрыв при этом следы вскрытия. Впрочем, группа особого назначения, наверное, тем и занимается, что решает сложные вопросы.

А еще они плетут скрытые и явные интриги, о которых мне ничего не известно. Это не утешает.

Только теперь я замечаю, что атмосфера праздника изменилась. Если раньше здесь просто царило напряжение, то теперь оно удвоилось. Люди буянят, слишком громко хохочут, слишком много пьют, целуются прямо в очереди, затаскивают друг друга в укромные уголки для большего. В хвосте очереди начинается драка, и гвардейцы идут туда не спеша – в эту ночь, царицу всех ночей, такое поведение ожидаемо.

Мелена протаскивает меня через пост гвардейцев, затем подтягивает ближе – так, что теперь она идет всего на полшага впереди и мы держимся за руки.

– Эта одежда не подойдет, – говорит она. – Я подготовила тебе другую. Ты усложнил нам жизнь. Сюда.

Она затаскивает меня в комнату, обшитую дубовыми панелями; здесь играют два музыканта – один с лирой, другой с арфой, – и певица поет скорбную балладу двум или трем десяткам дворян, но те не обращают на них ни малейшего внимания, сидят друг у друга на коленях, хихикают, хрюкают и даже слизывают разные вещества с рук и декольте. Мелена тащит меня за ширму, где двое любовников, гм, ритмично жмутся друг к другу. Они замечают нас, но, кажется, наше появление их не волнует, и они не прекращают того, что делали. Мелена перегибается через них и поднимает с пола сумку. Вид у нее такой, будто все это – совершенно нормально.

– Одежда, – говорит она мне, словно поторапливает медлительного ребенка. – Снимай.

Потом Мелена помогает мне раздеться и заново одеться – не поверите – в белые шелковые штаны, которые облегают мне бедра и икры, не говоря уже о заднице, и в красные туфли с каблуком и яркой шнуровкой. Запретить бы их вообще, эти белые шелковые штаны, особенно такие тесные. Завершают мой наряд белая блуза с оборками – даже не туника, которая прикрыла бы ягодицы, а обычная блуза! – и красная кожаная портупея (без оружия и даже без ножен). Но на этом прихорашивание не заканчивается. Мелена мажет мои волосы какой-то пастой, быстро лепит из них шипы и завитки, затем тушью зачерняет мои брови и соединяет их в одну, в модайском стиле, после чего мажет черным и мои губы. Наконец она припудривает мне лицо розовым тальком.

Затем подается назад, хмурится, глядя на меня как художница.

– Недостаточно ты растрепан. – Мелена оглядывается. – Вода… вода… – Но ни в одном из кубков нет воды, только вино, и Мелена что-то бормочет – кажется, что лучше обойтись без красных пятен.

– Извини, – говорит она. После чего плюет на руки, трет их и слегка размазывает один уголок моей моноброви и тальк. Потом вдруг пугает меня тем, что стискивает в объятиях. Быстро отстраняется и превращает наметившиеся на рубашке складки в заломы. – Не вертись, – велит она.

Мелена наносит на губы свежую алую помаду и целует меня в шею, прямо у воротника. Я вздрагиваю от прикосновения.