журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №0 1994 г. - Татьяна Янушевич

а сама все смотрела на халат: ей чудилось, что стоит у стены Васильич и смотрит на нее — голую, вымытую, розовую от холодной воды и растирания; ей приятно, что он тут, рядом, что смотрит на нее — ведь он ее такой еще не видел: голой, чистой, красивой. Она не захотела надевать белье, в котором была там, в той квартире, поставила опять греть воду, чтобы все с себя постирать, и ходила нагишом по кухне, а Васильич все стоял у стены, смотрел на нее.

Потом Галка не выдержала, надела этот халат — как был, с дырой на рукаве, больше и надеть-то было нечего; видение Васильича у стены исчезло, зато она ощутила на своем теле будто бы его прикосновения, так хорошо ей стало в этом поношенном халате, так сладко он охватил ее всю теплом.

Быстро постирав одежду с себя, даже нарядное платье, она понесла ее во двор — из окна кухни видна была веревка для белья, которая тянулась через огород, вдоль дорожки, выложенной кирпичом. Стоя на горячих кирпичах, Галка вешала одно за другим: полотенце, комбинацию — любимую свою, сиреневую, в которой сама себе казалась загадочной и туманной как королева...

— Послушайте, вы... — вдруг раздался за спиной женский голос.

Галка вздрогнула от неожиданности, оглянулась: за забором, положив локти на острый штакетник и навалившись на него, стояла молодая женщина и, пораженная, разглядывала Галку.

— Вы кто? — не очень дружелюбно, почти растерянно спрашивала женщина дальше. — Что вы здесь делаете?

Галка тоже растерялась, ответила убого, косноязычно:

— Ничего, ничего... Васильич знает...

Она еще больше растерялась и расстроилась от того, что забыла вдруг его имя, а хотела назвать в этот миг именно так — официально, по имени и отчеству.

— Васильич знает... — повторила она и добавила тем же дурацким, оторопелым тоном: — Он на заседание ушел. Скоро уже вернется.

Она приколола последнюю прищепку и торопливо зашагала к дому, ощущая напряженный взгляд молодой женщины.

В пустом доме легла на диван и загрустила. Симпатичная молодая женщина очень уж напряженно рассматривала Галку — в том не было сомнения: от такого взгляда становится тяжело на душе. Вдруг неожиданно все связалось: исключительный порядок в доме, стопка белоснежных вафельных полотенец, посудное полотенце на крючке в кухне — нет, это не прачечная... Чтобы все было такое белое — это ж сколько надо возиться!.. Он, поди, не очень чистый с завода приезжает...

И все это связалось с той женщиной за забором, с ее растерянным, даже расстроенным взглядом...

Галке опять сильно захотелось домой, в общагу — жить без всяких приключений, собирать чемодан к завтрашнему отъезду. Нечего ей тут вылеживаться, людям здесь и без нее хорошо, есть что делать... Да, решила Галка, надо написать ответную записку, тоже не особенно теплую, как и записка самого Васильича... Теперь-то Галка понимала, почему он не написал даже „целую". Она напишет ему тоже без „целую", просто поблагодарит за гостеприимство, корректно, без лишних слов, — он прочитает, все поймет... Надо уходить, пока его самого-то нет. Да, можно еще в записке пригласить его осенью в театр, — дескать, вернемся из гастролей, милости прошу в гости, если случится бывать у нас в центре... и так далее. Все — как положено между приличными людьми...

Но тут как раз сообразила она, что белье висит мокрое на веревке во дворе, и стала искать утюг — утюгом можно высушить что угодно, даже ее нарядное платье, правда, при этом оно несколько потеряет свою форму... Но утюг не попадался на глаза — возможно, его не было вообще в этом доме, возможно, женщина гладила белье Васильича у себя, за забором, а сюда приносила уже в готовом виде — в идеальном виде... Сложенное стопкой в шкафу белье — стоженное несомненно женской любящей рукой, — демонстрировало хозяйские задатки молодой женщины. Вот тебе и „стоит дом пустой... пустехонький"!

Потом Галка вспомнила, что и ключа от дома у нее нет...

Ей окончательно стало не по себе в этом задумчивом, будто притихшем жилье. Правда, оно всматривалось в Галку не так напряженно, как женщина из-за забора, но все равно очень внимательно. И вроде даже оценивающе. Пожалуй, дом симпатизировал Галке, в отличие от того, что исходило от соседки.

Галке захотелось показаться дому со своей лучшей — самой лучшей стороны; что-нибудь тоже сделать замечательное, заслужить его доверие, как будто дом мог шепнуть потом Васильичу что-то и о ней хорошее — замолвить о ней словечко. Но все вокруг стояло, висело, лежало — чисто, вымыто: приложить руки было не к чему. Пожалуй, грязными были только те вещи, которыми хозяин пользовался постоянно: неотмытая чашка с коричневым налетом чая, потемневшая от горячего мельхиоровая ложка, торчащая в ней... Да вот эта дыра на халате...

Галка представила, как отмывает чашку, латает халат... Не один случайный разок, а вообще, всегда... Подумала и невольно рассмеялась, до того нелепы были эти фантазии. Так, смеясь над собой, она прикинула, где может быть иголка в этом доме, и решила, что видела ее в ящике старого буфета. Наверняка там: игла, воткнутая в пыльную катушку ниток — Васильичу так редко приходится пользоваться ими... И вообще, почему-то и раньше Галке казалось, что такие старые кухонные буфеты полны пуговиц, фантиков, катушек с ржавыми иголками и прочей дребедени. Она пошла в дальнюю кухню, где стоял буфет, и сразу нашла в ящике то, что искала.

Дыру Галка зашила не так аккуратно, как хотелось, — старая махровая ткань расползалась при шитье, да и игла в самом деле оказалась тупой, нитка почему-то закручивалась, и в кухне было темновато для шитья. Вероятно, та женщина, что складывала белье и отбеливала, полотенца, зашила бы дыру образцово... Только непонятно, почему она до сих пор этого не сделала? Почему нужно было дожидаться Галкиного приезда?

И вдруг Галка мысленно увидела то, чего раньше — еще полчаса назад — не видела. Конечно, эта женщина, ведущая дом одинокого мужчины столь идеально, бывает здесь лишь тогда, когда дома сам хозяин. Без него она сюда не заходит, иначе бы увидела и зашила дыру на висящем халате. А значит — при ней Васильич ходит именно в этом халате, и если снимает его — им уже не до зашивания лопнувших пройм... А может — пройма и треснула-то... о Господи!.. Конечно же... Именно что так... Надо уехать немедленно... немедленно убираться отсюда... пока его нет... Нечего делать здесь. Давно надо было