Пересмешник на рассвете. Книга 2 - Дмитрий Геннадьевич Колодан

– Лунатика? – переспросила Тереза. – Хочешь сказать, что на самом деле он спит?

Не дожидаясь ответа, она подошла к Президенту и помахала у него перед лицом ладонью.

– И в самом деле. Зрачки не двигаются. Он либо ослеп, либо действительно лунатик. Даже обидно: мы тут пришли, а они все спят!

– Думаю, всё несколько сложнее, – сказала Клара. – Он не спит – он снится. А точнее, сейчас он не снится.

Тереза насупилась.

– Если думаешь, будто я поняла, ты слишком хорошего обо мне мнения. Снится, не снится – ты определись сначала, а потом растолкуй на пальцах.

– Я не уверена, что это действительно так, но, похоже, те, кому он должен сниться, смотрят сейчас другой сон. А про него забыли.

Тереза закатила глаза и застонала.

– Давай я попробую? – предложил Флип. – Боюсь, у нас здесь преступление – мерзкое по задумке и совершенно отвратительное по исполнению.

– Какое еще преступление?

– Пропаганда. Кто-то, хотя ясно кто, решил, что недостаточно того, что вся эта брехня про порядок и процветание и про доброго Президента, который ведет страну к светлому будущему, льется из каждого радиоприемника и с каждой газеты. В конце концов, радио можно выключить, газеты можно не читать, а в таких вещах нужно действовать наверняка. И они решили зайти с той стороны, от которой невозможно отвертеться: через сны.

– Звучит как полный бред, – сказала Тереза. – Как можно вести пропаганду через сны? Я свои сны даже не запоминаю.

– И всё же. Есть теория, что Пространство Сна – это не абстракция, а что-то вроде единого поля. Что-то вроде радиоволн, только приемник находится у нас в голове, и когда мы спим, то способны улавливать эти самые волны. Но приемник может быть и передатчиком – и они решили этим воспользоваться. Это же старый трюк: если рядом со спящим открыть окно, то ему приснится холодный ветер, а если повторять одну и ту же фразу, то он услышит ее во сне… Так или иначе.

– Порядок и Процветание, – тихо сказала Ивонн.

– Цветение и Порка, – поправила ее Клара, и на несколько секунд все замолчали. Кроме Президента, который елозил по полу и издавал невнятные звуки. Наконец, Флип продолжил:

– Именно так, и в этом и заключалась их главная ошибка. Они понятия не имели, с чем имеют дело. Просто бросали камни в воду и думали, что таким образом смогут заставить реку течь в нужную сторону. Но так это не работает, это слишком сильная и бурная река. И в ее водах живут слишком опасные твари. Не стоило привлекать их внимание.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Хавьер и шагнул к Ивонн не то в попытке защитить ее, не то пытаясь спрятаться за ее плечом. – Ты про Президента? Всегда знал, что он та еще тварь!

– Нет. В смысле, да, но нет: не в Президенте дело. Я полагаю, там эти твари вообще не имеют конкретного воплощения, все их образы – это исключительно наша заслуга. И Президенты, и Бальяско, и эти жуткие цветы… Они принимают формы из наших снов. Те, кто это устроил, посылали в эфир образы Президента, и в этом обличье они и явились.

– Явились… – повторила Тереза. – Но зачем? Что им нужно?

Флип развел руками.

– А вот этого не скажу. Боюсь даже предположить: моей фантазии на это не хватает. Что им нужно? Наверное, просто быть, существовать. Но для этого им нужно сниться, и в этом вся загвоздка.

– А сейчас они не снятся, так? – нахмурилась Тереза. – Почему?

– Потому что тем, кому они должны сниться, сейчас снится что-то другое, – сказала Клара. – И я думаю, нам стоит поторопиться, пока тот сон не закончился.

– Ясно, – сказала Тереза, поправляя одежду. – Не в том смысле, что я хоть что-то поняла, но думаю, мне просто не стоит ломать над этим голову. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

– Нет. На самом деле я понятия не имею, что я делаю.

Тереза смерила ее долгим взглядом.

– Вот как? Что ж… Мне нравится такой подход. Тогда пошли, нечего зря время терять.

И, оставив Президента лежать на полу, они стали подниматься по лестнице.

Глава 95

Ожидание разлито в воздухе, густое и липкое, как медовый сироп. Оно гудит, точно потревоженное осиное гнездо, оно стонет, как высоковольтные провода, оно рокочет, словно штормовое море. Звуки, которые на самом деле вовсе не звуки, поскольку их нельзя услышать ушами, но можно почувствовать кожей, волнами выплескиваются на арену. Они заставляют воздух дрожать и мерцать, наполняют его золотыми искрами, что резвятся и играют в тяжелом свете прожекторов. Арена похожа на волшебную драгоценность, сверкающее чудо из чудес, парящее в густой темноте. От нее невозможно отвести глаз. И Дафна смотрит на нее затаив дыхание, с остановившимся от волнения сердцем. Смотрит не из зала, как полагается, а откуда-то еще, но сейчас это не имеет значения. Важно только то, что происходит на арене. А там…

– Дамы и господа! – грохочет незримый голос. – Только сегодня и только у нас! Впервые на арене! Несравненная Ивонн Ванмеер!

Она не выходит; она появляется на арене так, будто была там всегда, – высокая стройная женщина в обтягивающем сине-зеленом платье. Струящаяся ткань мягко переливается и блестит и так плотно облегает тело, что выглядит второй кожей или, быть может, чешуей. На узком белом лице застыло отрешенное выражение, словно мыслями эта Ивонн не здесь, а где-то еще, но на губах играет легкая улыбка. Женщина стоит на одном месте, но в то же время она не переставая двигается: плавно покачивается из стороны в сторону, слегка извивается и танцует руками. Дафна не понимает, начался ли уже номер или Ивонн только разминается, но смотрит на это, широко раскрыв рот. Каждое движение Ивонн очаровывает и пугает, но это тот самый правильный страх, что вынуждает смотреть и смотреть с замирающим сердцем. Так чарует и пугает змея, скользящая в густой траве.

– Какая же она красивая! – Дафна слышит рядом с собой тихий голосок, однако не в состоянии сказать, кому он принадлежит. Для этого нужно повернуть голову, а Дафна на такое не способна. Представление уже началось, а в этом Представлении у нее очень важная роль. Но сейчас она зритель, а раз так, то должна смотреть. Отвернуться даже на крошечную долю секунды – значит все