Фарфор Ее Величества - Максим Андреевич Далин

— Холод, — сказал я. — Страшный мёртвый холод. А остальное я, пожалуй, не могу объяснить, да и видим мы, люди, даже фарфоровые, не так, как вампиры, например. Сами Дороги — вроде мостов из световых нитей или струн над какими-то тёмными или светящимися безднами… Ричард говорит, что вампиры видят в этих огнях разные места, даже разные времена, но я не видел. И потом, мессир, там настолько холодно, что думается тяжело, душа замерзает…

— Удивительный у тебя всё же опыт, — сказал Индар. — Хотел бы я…

— Как знать, — сказал я. — Может, ещё испытаешь. Но мой опыт не поможет. Скажи: ты случайно не бывал у папочки Нагберта в гостях?

— Ты шутишь? — Индар картинно прикрыл лицо ладонью, «глаза б мои на тебя не глядели». — Тебе ведь уже объяснили на пальцах: дом Нагберта — его крепость, туда и оттуда нет ходу даже духам. И если он и приглашал кого-то на стаканчик винца, то точно не меня и не мою леди.

— Это и паршиво, — сказал я. — Ситуация получится в точности как в Синелесье: мы пойдём в полную неизвестность. И огрести можем… по горло. Знаешь, сколько отличных парней мы оставили в Синелесье при похожем раскладе?

— Ты везучий, — сказал Индар. — По Синелесью заметно. И я попытаюсь принять кое-какие меры.

День прошёл и маятно, и хлопотно разом.

Дважды заходил Норфин. У него работало солдатское чутьё, он нервничал, как фронтовик перед тем как «противник даст прикурить», и даже сам себе не мог до конца объяснить, что именно его тревожит. Ему просто хотелось посмотреть на Рэдерика — и отпускало, когда он видел своего будущего государя в порядке.

Но ненадолго.

— Как будто сердце сосёт, — пожаловался он мне за обедом вполголоса. — Ишь, тайны какие-то завелись, секреты… Нагбертовы особисты как будто и не оказывают прямого неповиновения, но чую: ненадёжные они, ненадёжные. Я охрану покоев-то усилил на всякий случай, но вот есть у меня такое чувство, что… не того моя охрана.

— Мы тоже усилили, — сказал я. — Держитесь, маршал, уже скоро всё разрешится.

Но сам не был в этом полностью уверен. А Рэдерик поулыбался гвардейцам Норфина с их условной фронтовой выправкой. Умел вызывать у людей умиление, если хотел: они на принца смотрели, как на собственного сынишку или младшего братца.

И в людей Норфина я верил. Но они были простецами поголовно — и в случае серьёзной стычки могли только умереть за принца. Героически и бесполезно.

А после обеда заявилась Люнгера, посол Нагберта, уже практически официальный.

— Мессир Нагберт очень желал бы видеть его высочество в Ясеневой гостиной, — сообщила она. — Там ждут послы из Святой Земли, в том числе Преподобный Турон. Они хотели бы познакомиться с вами, Рэдерик.

— Хорошо, — сказал Рэдерик, поднимая щенка. — Пойдёмте, мессиры.

— Очевидно, — заметила Люнгера, темнея лицом, — не стоит пугать святоземельцев мессирами Индаром и Клаем. Дипломаты из свиты Иерарха, ваше высочество, они… морально не готовы.

— Я тогда винтовку возьму у гвардейцев наших, — сказал Барн, широко ухмыльнувшись, прежде чем кто-то из нас успел открыть рот. — Потому что охранять-то принца надо, а я простой солдат, неучёный.

— Лучше пушку, — ядовито улыбнулась Люнгера.

— У меня нету, — парировал Барн. — Да и что ж, из пушки по комарам-то не бьют.

Люнгера пошла красными пятнами, но сдержалась. А я сказал:

— Мы пойдём, конечно. Потому что святоземельцам никто из нас гнутый медяк в долг не поверит. Принц ещё слишком юн, ему нужна защита, так что это не обсуждается. Зато не будет ни винтовок, ни пушек.

— Опять же, — сказал Индар, — пора уже, пора святоземельцам прекращать жантильничать и строить глазки. Предположу, что о многих оккультных технологиях они знают не меньше нашего, святые люди.

Люнгера попыталась убить его взглядом, но, думаю, её взгляд не зацепил бы Индара и при жизни, а сейчас и вовсе прошёл вхолостую.

И мы вломились в эту Ясеневую гостиную, сплошь в панелях из потемневшего резного дерева, мрачную, как склеп, в глубоких тенях, еле освещённую пасмурным светом холодного дня из стрельчатых окон, в котором вся эта святоземельская банда была еле видна.

Нагберт, весь в белом, как в последнее время полюбил ходить, объявил:

— Мессиры и святой Преподобный, принц Рэдерик! — но с кресла не встал.

А святоземельцы встали. И Индар, не мудрствуя лукаво, нажал рычажок в уголке — в зале зажглись электрические светильники свечей по пятьдесят каждый, в виде цветков-колокольчиков. Стало светло и весело — и святоземельские морды обозначились отчётливо. Дипломаты напряглись. У одного из них ощущался лёгкий, но явный отсвет Дара, второй выглядел лощёным и осведомлённым простецом, насторожился, но не испугался.

Преподобный улыбнулся ласково и сладко, очень ласково и очень сладко. Он был морально готов абсолютно ко всему, да и его миряне — тоже.

Он был простец, но следок ада на нём я ощутил, не слишком напрягаясь. Не одержимый, конечно… но рядом стоял.

— Мы счастливы видеть, — сказал дипломат без Дара, — будущего государя Перелесья. Всей душой желаем ему здоровья и сил и надеемся, что уже совсем скоро узрим вас на троне Перелесья, опустевшим так трагически и кроваво, ваше прекраснейшее высочество.

— Перелесье, — сказал второй, щурясь, — всегда было нам добрым соседом и верным союзником. Искренне надеемся, что так будет и впредь.

— Здравствуйте, мессиры, — сказал Рэдерик. — Наверное, так будет и дальше. Добрыми соседями быть хорошо. Я тоже надеюсь, что мы не поссоримся.

Он был совсем детский. Всё понял и не раскрывался.

— Во имя Сердца Мира и Святой Розы! — возгласил Преподобный и благословил Рэдерика величественным картинным жестом. Я подумал, что именно этому Преподобному, наверное, ужасно хочется быть Иерархом.

И вряд ли выйдет по многим причинам.

А Рэдерик смотрел на него серьёзно, как смотрят очень маленькие котята: такая умилительная невероятно серьёзная мина очень хорошенького ребёнка, который пытается выглядеть постарше.

— Вы ведь понимаете, прекрасное дитя моё, — сказал Преподобный, — как вам важно именно сейчас благословение и доброе отношение Святейшего Отца нашего?

— Почему сейчас? — спросил Рэдерик и взглянул на меня. — Мессир Клай, а почему мне не поставили стул? У меня же Дружок, мне же тяжело!

Барн немедленно потащил на середину здоровенное тяжёлое кресло от стены — т-рр-р-р по паркету. И Рэдерик тут же уселся, и щенка пристроил, и потянул к себе Барна — и Барн присел на подлокотник. Всё в целом выглядело настолько экстраординарно, что дипломатам пришлось здорово держать себя в руках, чтобы не отвесить челюсти.

— Вот так… — начал Нагберт, но я перебил:

— Очень неправильно сидеть, когда принц стоит, ваша светлость. И вообще, мессиры,