Фарфор Ее Величества - Максим Андреевич Далин

рождения, ваше высочество, вы обрели некую связь с Отцом Лесов, отчего порой бываете им, если так можно выразиться, одержимы. В эти моменты вы выглядите как человек, в которого вошла стихия. Но здесь я вижу некоторую крохотную нестыковку: вы слишком хорошо владеете собой, дорогой принц. Даже в такие особые моменты. Например, вы чувствуете, что вас обнимает ваш друг Барн, понимаете, что вам говорит мессир Клай.

— Это так, — кивнул Рэдерик.

А я вспомнил Долику, в которой бушевала стихия. В тот момент к ней было совершенно бесполезно обращаться, а пытаться её остановить рискнул бы только самоубийца.

— Да, — сказал я. — Вижу в ваших словах резон, мессир Валор.

— Поэтому рассмотрим вторую ситуацию, — кивнул Валор. — Это не одержимость, ваше высочество. Вы постепенно осознаёте ваши естественные силы. Очевидно, из-за обрядов, совершённых вашим отчимом и жрецом, до конца они раскроются лишь тогда, когда корона коснётся вашей головы. Видимо, тогда же придёт и полное осознание.

— А что я осознаю? — спросил Рэдерик с каким-то лукавым любопытством.

— Похоже, кое-что вы и так осознаёте, дорогой принц, — сказал Валор с улыбкой в голосе. — В частности, когда говорите, что вам совершенно безразлична судьба короля Рандольфа. Убитый король не имеет к вам никакого отношения. Он не отец вам.

Щёки Рэдерика вспыхнули.

— Точно отец! — воскликнул он. — Мама говорила!

— Она не могла даже представить себе правду, — сказал Валор. — Да и кто бы мог на её месте… Подобных событий не происходило, я полагаю, с тех пор, как государства Великого Севера приняли веру Сердца Мира и Святой Розы, веру в Творца-Вседержителя. Видимо, эта вера долгое время мешала младшим божествам, хранителям мира, вод, лесов, гор, чего там ещё, жить по-прежнему и в прежних отношениях с людьми.

— Отец Вод по-прежнему отец побережья! — возразила Карла.

— В большой степени, — сказал Валор. — Но не в той, в какой Отец Лесов был близок к жителям великих чащоб. В частности, древние летописи Междугорья, которое тоже относится к земле чащоб, упоминают, что Отец Лесов порой вступал в близкие отношения с человеческими женщинами.

— Да как такое возможно вообще⁈ — поразился Барн.

Валор поправил прядь волос.

— Именно так, как произошло в нашем случае. После довольно сложного обряда Отец Лесов входил или вселялся, как угодно, в смертного мужчину, а потом вступал с женщиной в связь. В результате чего рождалось смертное дитя божества. Герой.

Рэдерик поднял глаза. Серьёзный взгляд.

— Я, значит, наполовину бог?

— Вы, прекраснейший мессир принц, смертный, — сказал Валор. — Смертный человек, хоть и дитя божества. Не питайте иллюзий. Но власть ваша может оказаться велика, в высокой степени велика. Если полагаться на очень древние предания — а нам придётся, более новых источников у нас нет, потому что не было прецедентов — в вашей власти стихийные силы, связанные с жизнью леса. С жизнью и смертью, возможно. Зелёная сила… такая же могучая, как стихии воды и огня.

Глаза и щёки Рэдерика вспыхнули.

— Я же говорил! — воскликнул он. — Я могу всех защищать! И ад мы выгоним совсем, вот увидите, мессиры!

Карла ему улыбнулась, но Валор покачал головой.

— Да, — сказал он. — Несомненно. Если переживёте коронацию. Я, дорогие друзья, не сомневаюсь ни на секунду и готов поставить против фальшивой монеты собственные кости и бессмертие души: наш глубокоуважаемый мессир Нагберт в курсе.

Прозвучало как гром среди ясного неба.

— Нет! — возразил Индар. — Хоурт уверен, что это не так.

Валор снова тронул прядь на виске. И я некстати подумал, что это привычка живого тела, которая осталась у духа, а теперь проявилась снова.

— Вольно было прекрасному мессиру Хоурту считать своего весьма неглупого компаньона идиотом, — сказал Валор. — Или полагать себя недосягаемо разумным. Очнитесь, дорогие мои: Нагберт знает. Я думаю, он знает с самого начала, хоть Хоурт и пытался всё от него скрыть. Полагаю, что это тайное оружие — несчастный немой калека с особенной силой Дара — именно для того им и приготовлено, чтобы сломать и всосать непередаваемую мощь природной стихии. Никакой король, конечно, Нагберту не нужен, тем более — такой, каким, я полагаю, станет Рэдерик: с чутьём и душой. Нагберту нужна чистая власть и колоссальное оккультное могущество, чтобы распоряжаться поднятыми всей бандой и Хаэлы, и самого Нагберта адскими силами в одиночку и иметь возможность диктовать условия Святой Земле.

— Меня хочет убить, да? — серьёзно и почти спокойно спросил Рэдерик.

Ему заметно хотелось привалиться к Барну, но он старался сидеть, выпрямившись и положив ладони на колени.

— Если вас тянет прикасаться к мэтру Барну — не стесняйтесь, ваше дивное высочество, — сказал Валор. — Божественной части вашей природы необходимы живые верующие, Барн их заменяет. Вам должно быть намного легче от прикосновений?

— Да, — сказал Рэдерик, выдохнув. — Мне всегда… очень сильно не хватало.

— Очевидно, — кивнул Валор. — Так вот, убивать ваше тело Нагберт, скорее всего, не будет. Но вы будете ширмой, просто марионеткой — от души, во всяком случае, от личности, он точно избавится. Думаю, обряд, для которого Нагберт всё готовит, оставит от вас лишь пустую оболочку. Поэтому я невероятно рад, что мы хоть приблизительно узнали о его планах и можем попытаться им воспрепятствовать. Клай… вы понимаете, мальчик мой, почему вам совершенно необходимо хоть попытаться?

— Я не буду пытаться, — сказал я. — Я сделаю. Королевский фарфор не пытается, он выполняет приказы.

На том мы и закончили беседу. Надёжной точкой… к которой я мысленно пририсовал запятую. Ждал.

Барн и Рэдерик ушли в спальню принца. Нахальный щенок забрался на постель и устроился у Рэдерика на ногах. Рэдерик хохотал и делал вид, что толкает его ногами, а умный псёнок понимал, что это игра, и не уходил, только звонко гавкал и тыкался принцу носом в пятки. Возились, пока Барн не сказал:

— Этак ты, ваше высочество, и сам не выспишься, и пса забалуешь. Завтра-то, может, в бой, а все сонные будут носами клевать.

— Ну да, — сказал Рэдерик. — Правильно.

И через пять минут дрых, обнимая так же безмятежно спящую собачку. Барн устроился у его постели в глубочайшем мягком кресле — и через пару мгновений тоже спал как убитый.

Индар взглянул на меня.

— Спи и ты, — сказал я. — Я покараулю.

У меня были кое-какие свои планы… вернее, я был практически уверен, что меня позовут снова. Когда уснул и Индар, я потихоньку ушёл в кабинет, где висело зеркало.

Мне казалось, что она почувствует, — и она почувствовала.

Нам просто надо было хотя бы прижаться ладонями к стеклу. Её тепло мне мерещилось даже через стекло.

Она устала. Синяки под глазами,