Бес лести предан - Элиот Лилит

– Ну если так, у благодарных солдат и буду искать убежища, когда вконец надоем офицерам, – император проговорил это с усмешкой, но Алексей не был уверен, что он шутит. – Ну да не могу я строго судить Константина. Помню, как сам злился, когда матушка так и не разрешила поучаствовать ни в одной из ее кампаний. Но я не могу его отпустить. Когда разлом откроется, он должен быть здесь, – рука, теребившая край мундира, замерла, что-то нащупав. – А, да вот же письмо. Взгляни, это от Германа.

Алексей заглянул в выуженную записку – очень короткую, всего одна строчка:

«Когда начнется война, смотрите в оба за разломом».

– «Смотрите в оба»! – Император потряс головой. – А чем, по его мнению, мы занимаемся?

Алексей вспомнил свой сон о корабле, утонувшем в чужой тьме, и по спине пробежал холодок. Если это не просто сон и Герман нашел еще одного гершварца… Но ведь они на другом конце света, разве может это иметь отношение к разлому? Да и скорее всего, это просто кошмар – в Петербурге сны вечно наводняли безумные тени. Мелькнула мысль рассказать его величеству, но… Алексею разом бросились в глаза и его бледность, и вспухшие под глазами мешки, и углубившиеся морщины. Вступая на престол, император кипел лихорадочной энергией, теперь – выглядел так, будто вот-вот свалится в обморок от изнеможения. Тревожить его еще и бесплотными угрозами?

Алексей молча подхватил с каминной полки графин с водой и поставил на стол полный бокал. Император глянул с удивлением, и он тотчас смутился – ну куда суется? Но легкая улыбка развеяла испуг:

– Что, так плохо выгляжу?

– Нет, ваше величество, только… – Алексей сглотнул. – Усталым.

– Да, – согласился император рассеянно. – Пока не наденешь корону, даже не представляешь, как она тяжела. Кто-то скажет – слишком тяжела для одного человека.

– Вы не просто человек, – осторожно возразил Алексей. – Вы – божий избранник.

– У божьих избранников шея затекает не меньше, чем у простых смертных, – император отсалютовал ему бокалом. – Ваше здоровье, Алексей Андреевич. Идите спать, а то и вы постареете раньше времени. Вам это незачем.

Глава 62. Сердцеед

Раскаленный золотой шар опалял бескрайние пески удушливым дыханием – снаружи. Внутри – наклоненные коридоры уводили все глубже. Эхо шагов разносилось по древним проходам и тонуло во тьме, но неровного пламени факела хватало, чтобы окружить путников сферой оранжевого света. Тени плясали по изрезанным узорами и неясными символами стенам. Эти стены помнили взлеты и падения царств, но человек в мундире уверенно шагал вперед, точно не чувствуя давящего веса древности. Он скользил ладонью по истертым выцветшим фрескам, словно жаждал впитать память минувших столетий.

Проход оканчивался широкой каменной плитой, испещренной выдолбленными линиями и выемками, где некогда сияли драгоценные камни. В следах краски угадывались шеренги маленьких человечков, выстроившихся друг на друге ровными линиями. Над ними возвышалась фигура, превосходящая их размерами в десять, а то и в двадцать раз. Ее темную краску не выело даже время. Как и прочие, эта фигура была развернута в профиль и растопырила воздетую ладонь как раз на уровне человеческих глаз.

– Это то место, о котором говорили другие ученые? – спросил мужчина, вглядываясь в рисунок.

– Да, мой генерал, – сухощавый старик с факелом изучал плиту с неменьшим вниманием. – Мы уже пытались отодвинуть ее обычными средствами, но, похоже, это невозможно. Мои коллеги не хотят прибегать к более решительным способам, поскольку боятся повредить этот, хм, памятник.

Это был Герман.

Мужчина поднял руку и прикоснулся к нарисованной черной ладони. Алексей ощутил знакомую дрожь, когда чужая тьма сгустилась на кончиках желтовато-бледных пальцев. С потолка посыпались струйки песка. Проход наполнился каменным скрежетом.

Плита медленно поворотилась. Впереди открылась квадратная комната.

– И снова ты оказался прав, – в равнодушный голос мужчины просочилась возбужденная дрожь. – Идем же, посмотрим, что за тайны приготовили мне древние гробницы.

Комната оказалась полной противоположностью осыпавшегося ветхостью коридора. Краска стенных росписей осталась первозданно яркой, высеченные узоры – четкими, позолота стоящих у стены саркофагов – начищенной до блеска. На столе посередине комнаты лежало тело, не тронутое тлением. Только бескровные надрезы в тех местах, откуда вынимались органы, не давали принять труп за спящего.

– А время здесь и впрямь остановилось, – не смущаясь зловещей атмосферой, мужчина прошел вперед.

Теперь он осматривал стены. Герман не отставал, завороженный хранящимися в комнате тайнами.

– Только взгляни, – темные волосы заслоняли профиль мужчины, но Алексей видел, как жадно раздуваются его ноздри. – Это ли не то, что я искал?

Во всю стену простиралась роспись. Одна половина изображала весы, чаши которых находились в равновесии: на одной стоял черный как смоль силуэт, на другой – такой же, но золотистый, оттененный лишь контуром. Дальше стену рассекала глубокая черта, и за ней было изображено существо с разделенным пополам лицом, как у двуликого бога. У самых губ оно держало человеческое сердце.

– Сердце…

– Древние египтяне считали, что сердце заключает суть человека, – Герман нахмурился. – Сердце для них было сосудом, наполнявшимся в течение жизни – добрыми и злыми деяниями, темными и светлыми помыслами, чувствами, знаниями. Поэтому на суде Осириса взвешивалось именно сердце. Если оно оказывалось тяжелее пера богини истины и справедливости, его скармливали чудовищу.

– Так это и есть чудовище? – легкий кивок на черно-золотую фигуру.

– Не думаю. Похоже, что одна из фигур с весов пожрала другую. Многие народы считали, что поглотив сердце своего врага, ты обретешь его знания и силу, – всмотревшись в сокрытое от Алексея лицо, Герман поспешно добавил: – Но едва ли это буквальная инструкция. У египтян сердце – просто символ души.

– Боишься, как бы я не залез в грудную клетку к какому-нибудь королю? – рассмеялся мужчина. – А впрочем, какой-нибудь ведь не подойдет. Он должен быть со мной в равновесии…

Герман не улыбнулся.

– Когда увлекаешься древними легендами, легко потерять связь с реальностью.

– Мне это не грозит, – мужчина тряхнул головой. – Оставь меня, я хочу побыть здесь один.

Герман заколебался, но не осмелился перечить. Оставив факел в настенном креплении, он исчез за порогом.

Мужчина принялся мерить комнату шагами, но всякий раз тень на его лицо падала так, что ничего не разглядишь. Наконец, он остановился у трупа.

Ритуальный нож, которым делались надрезы, лежал подле тела. Мужчина подхватил его и вычертил на груди трупа полумесяц. На мертвенно-белой коже не выступило ни капли крови.

Угольными от тьмы пальцами мужчина скользнул в грудную клетку мертвеца и с чавкающим звуком