ОПЯТА (роман-зеркало для массового чтения) - Алексей Константинович Смирнов

- Золотая жила, - констатировал Гастрыч, вздымая брежневские брови. Он окинул присутствующих таким взглядом, как будто только что совершил важное открытие, о котором никто не подозревал. И не только совершил, но даже успел реализовать его на практике без спросу - например, Манхэттенский проект по взрыву первой атомной бомбы.

- Эльдорадо, - подсказал окулист Извлекунов, немало напуганный недавними угрозами этого страшного, как постепенно выяснялось, человека.

- Рано радуешься, - вздохнул сосед, не понявший слова, которого не знал, и решивший, что глазастик, осознавший свое место, заговорил о себе в третьем лице. Первая половина слова его не смутила. Какое-то Эльдо, очевидное чмо, обрадовалось. Мало ли, какие бывают кликухи. Но это ему на руку, он их подтянет, и вместе они подвинут всех жаб.

Амбигуус-младший ел яичницу.

- Это будет покруче наших, - нахваливал он с набитым ртом. - И главное, мне понравилось: сразу к холодильнику. Так и поперся. Он скопировал мой отходняк.

- Есть надо всякому, - назидательно молвила мать, и Краснобрызжая согласно кивнула. И она, и супруги Кушаньевы уже прибыли; их вкратце посвятили в ночные события, и Гастрыч, перейдя в безопасный режим, застращал их щадящим манером. Огромное Краснобрызжее тело было просто пропитано ужасом за свою сохранность; теловладелица поклялась молчать и помогать деньгами, продуктами, связями и лекарствами - в общем, всем, что сумела нажить. Она не смела вообразить своего удвоения.

Кушаньевы, пока не раздвоились сами и не переругались по поводу одного тонкого педиатрического вопроса, не поверили. Зато теперь они сидели с побитым видом и страшно жалели, что связались с Амбигуусами.

- Никогда не следует мешать общественное с личным, - шепнул жене Кушаньев. - Работа работой, а быт - он у каждого свой. Нечего по гостям шляться; тем более - к малознакомым людям.

- Ты вспомни, как торопился, - негромко прошипела та. - Как прихорашивался пыль пускать... Как у тебя не ладилось с галстуком. Как ты орал на меня из-за сраного воротничка... Как покушать спешил, ненасытная фамилия...

- Зачем брала? - злобно спросил Кушаньев. - Оставалась бы Питьевой...

Ссора тлела; после повышенных доз двойники не отличались от прототипов и, похоже, не собирались исчезать.

- Будем поднимать целину. Эх, напрасно выкинул брошюрку, а теперь - где надыбаешь... Дайте мне лист бумаги, - потребовал Гастрыч, и ему дали, даже с карандашом и резинкой. - Сначала собьем всю тамошнюю плитку, это на две минуты хлопот. Потом придется долбить каменное покрытие. Эта работа потяжелее, сугубо мужская. Я принесу лом, и вы, ребята... - Он обратил сверкающие глаза к одноклассникам, столь неосторожно скомпрометировавшим себя. Крышин и Ключевой подались вперед, готовые выполнить любое распоряжение - как и положено их братии в камерах общего и строгого режима. - Будете долбить. И если добавите к этому слову "ся", то вам небо свернется, как свиток с божественными начертаниями.

- Соседи снизу поднимут шум, - предупредила Анюта Амбигуус.

- Тогда мы устроим им шум настоящий, - Гастрыч говорил пренебрежительно, хотя сам по малейшему поводу лупил кулачищами в стену так, что ничего игрушечного в тех звуках не проступало. - Я пригоню компрессор, протяну отбойник, и мы поглядим, а они послушают...

Все успокоились, начиная ощущать себя за стеной из красного кирпича и на дороге - из желтого, но тут пробудилась любительница Карлоса Кастанеды.

- Все вы, - она, не здороваясь, поочередно ткнула пальцем в каждого, - все до единого - прокляты.

- Доброе утро, - слегка поклонился Амбигуус-отец.

- Здрасте, - вторил ему сын, вычищая тарелку хлебом.

А мать промолчала.

- Почему же это я проклята? - оскорбилась Краснобрызжая и пошла ветчинными пятнами, маскируясь под деликатесные сорта колбасы.

- Вы разбудили нечто, дремавшее впотьмах...

- Задремавшее в сортире, - уточнил Гастрыч. - Потом, там лампочка на шнуре. Почему впотьмах? Шнур прочный, можно даже удавиться. Я серьезно говорю! Пойдемте, вы сами подергаете... Здесь вам не Лавкрафт! Здесь вам - Лав унд Крафт!

Оранская, оправляя и одергивая все, на себя надетое, включая очки, которые, напротив, вдавливала с недюжинной силой в маленькую переносицу, продолжила бенефис, но уже в стихотворной форме.

Указующий и обличающий перст ее с сапфировым перстнем переходил с одного сотрапезника на другого.

- И если в машине, летящей на вас, сломаются тормоза... И если буйно помешанный вам выколет вилкой глаза... И если на вас нападет гюрза - я буду за!..

- Буза! - добродушно кивнул в ее сторону окулист.

- Обуза, - уточнил Гастрыч. Артур Амбигуус согласился с ним внутренне, понимая, что скоро весь город только и будет, что судить и рядить об их пахотных землях. В нем просыпался кулак-мироед. Но Гастрычу это стало понятно гораздо раньше.

- Я покидаю вас, - объявила Оранская, забирая сумочку. - Не останусь с вами долее ни секунды.

- Да и мне пора, - засобирался сосед, подавая всем прочим знак сидеть на месте и не провожать гостей. Амбигуусам Гастрыч уже виделся родным человеком, чуть ли не членом семьи, так что они даже удивились его словам о надобности куда-то уйти.

Он вышел следом за Оранской, и с той поры о той не было никаких известий.

Глава вторая

ЭКСПАНСИЯ

13. Посевная страда

Первый блин всегда проходит комом. Иногда - выходит. Но всегда получается, пусть даже самый уродливый и неблагодарный Колобок. У земледельцев, однако, все спорилось, и ком, если и был, проскочил на-ура, не хуже клецки.

Гастрыч сдержал пролетарское слово и пригнал компрессор.

В паузах между раздроблением каменного покрытия, когда Гастрыч прикуривал, ибо успевал, увлеченный, напустить в папиросу слюней, младший Артур Амбигуус прикладывал давно зажившее ухо к полу и шептал:

- Я слышу, как они режутся... Как зубы - на волю... Им тесно там.

- Плохо, что земля мешается с каменной крошкой, - озабоченно почесался Гастрыч. - Но ладно. Как поет этот повар, "и скалу пробивает зеленый росток".

В дверь звонили.

Гастрыч, с отбойным молотком наперевес, шел разбираться с претензиями.

Тогда чета Амбигуусов заглядывала в уборную и видела, что удобства бесповоротно превратились в неудобства. Гигиеническое место потеряло всякую связь с санитарией. Было и другое несовершенство:

- Чего самим-то трудиться, - придумал окулист, у которого еще не наступила очередная смена. - Пускай двойники поработают.

- Надо экономить декохт, - на старинный манер, применяя интимное "х", с неудовольствием сказал на