Малахитовый бегемот. Фантастические повести (сборник) - Алексей Константинович Смирнов

него поселились Вера Васильевна, Анастасия Петровна, еще одна Полина Львовна и Федор Николаевич. Федор Николаевич - пожилой негодяй, прямо-таки силком внушавший доверие - был все же мужчиной и оказал серьезное сопротивление при задержании, а потому непоправимо пострадал.

Теперь Данила Платонович установил капкан на Марию Михайловну. Драматургия достигла высокого профессионализма, все действия Бармашова стали отточенными. Мария Михайловна уверенно приближалась к краю пропасти.

В последний день ее опрометчивого проживания при своей особе Данила Платонович по уже установившейся привычке выглянул из окна, увидел злых молодых людей, томившихся на лавочке. Один был пониже, другой был амбал, откровенный дегенерат; оба пили пиво и посматривали на окно Бармашова. Тот сделал вид, будто выглянул просто так, побужденный старческим слабоумием. Оглянулся: все шло по плану, Мария Михайловна возилась с лекарственными пузырьками, меняла таблеточки. Она заметила, что Бармашов смотрит и понимает. Плоский северный блин, служивший Марии Михайловне лицом, разломился тонкой улыбкой.

- Ыыыы, ыыыы, - закричал Данила Платонович, разыгрывая беспомощность. Он навалился на палку всем телом, сдвинул брови, дрожал весь целиком.

- Вот так, мой милый, вот так, - говорила няня. - Сейчас полежишь, а потом мальчики придут.

Затягивать постановку не имело смысла. Бармашов победно каркнул и дважды ударил в стенку. Мария Михайловна уставилась на него в тревожном недоумении. Не успела она по-настоящему испугаться, как ее уложили на пол, и вошел Груша, державший перед собой амбала, который был согнут под углом о девяноста градусах и мелко семенил. Руки амбала были заведены назад и закованы в наручники, лицо превратилось в раздавленную гроздь черного винограда. Напарник амбала был без сознания, его волокли волоком.

- Бежать хотел! - громыхнул Груша, и бойцы вторили ему раскатистым хохотом.

Тут послышался конно-кавалерийский топот каких-то посторонних сапог. Груша громыхнул еще что-то, на сей раз обеспокоенно, однако не успел ничего сделать. В квартиру-западню повалили незнакомые люди, одетые в камуфляж, броню, резаные чулки и каски. Грушу уложили на пол рядом с амбалом, и то же самое проделали над его отрядом - который оказался ни в чем не повинным и был оправдан уже на следующий день.

Полковник Яцышев пытался оказать сопротивление, но ударный сапог надавил ему на голову, и Груша замолчал.

Вошел поджарый незнакомец в дешевеньком костюме; от незнакомца пахло простым табаком и носками. Под мышкой у него была кожаная папка. Он был похож на утомленного волка в исполнении художника из "Мурзилки".

- Вы арестованы, полковник Яцышев, - объявил незнакомец. - И вся ваша банда - тоже.

- Ыыыы, блядь, - кричал Бармашов, совершенно растерянный.

Незнакомец оценивающе поглядел на него.

- Наслышаны о вас. Вы молодец, товарищ Бармашов, вы в рубашке родились. Как, по-вашему, поступали эти мерзавцы с вашими сиделками? И с их подручными? Они брали с них колоссальные деньги, обещали отпустить. Вот оно как. Заманивали, арестовывали, вымогали суммы. И убивали. Денег у тех было много, недвижимость - доходное дело. Разве не так, полковник Груша?

Груша смирно лежал на полу, надутый и обиженный.

И тут у Данилы Платоновича от волнения прорезался сравнительно членораздельный вопрос:

- Как... как... со мной?

Волкообразный пленитель Груши поднял брови.

- Что будет с вами? А ничего. Все останется по-прежнему. Подчиняться вы отныне будете мне, меня зовут майор Запорожников. За стенкой теперь ведомственная квартира. Вы зачислены в штат внештатным сотрудником, будете приманивать злодеев дальше...

Он наконец обратил внимание на Марию Михайловну, присел возле нее. В лице майора вдруг обозначились эмоции.

- Что, не вышло? Спасибо сказать не хотите? Еще немного - и оборотни в погонах закатали бы вас под асфальт.

- Благодарствую, начальник, - прохрипела Мария Михайловна. Ее культурные интонации сделались откровенно блатными.

Амбал подхватил, уже без приглашения:

- Благодарствуем, начальник.

Запорожников удовлетворенно хмыкнул. Он расстегнул папку, выложил на стол бумаги и начал писать.

19

Наукой установлено, что генетическое строение людей почти не отличается от строения обезьян. Девяносто шесть процентов генов у них одинаковы, и только четыре процента - разные. Когда за человеческий геном взялись всерьез, выяснились удивительные вещи. Те самые девяносто шесть процентов оказались откровенным мусором. Эти нуклеотиды, которых подавляющее большинство, ничего не кодируют, не несут никакой информации и не проявляются никакими признаками. Наверняка это не так - тем более, что в мусоре уже обнаружены определенные закономерности. Но в чем их назначение - не знает никто.

Между тем сама человеческая жизнь подсказывает ответ - скорее всего, ошибочный и даже несуразный, но как знать? Кто сказал, что не абсурдна сама истина - хотя бы тем, что постоянно меняется? Во всяком случае, так кажется марксистам, которые абсурда, однако, не признают и моментально оказываются в собственноручно вырытой яме.

Жизнь, как и геном человека, на девяносто шесть процентов состоит из унылой мусорной рутины. Конечно, в данном случае процент этот снят с потолка и употреблен, скорее, метафорически. Но рутины и в самом деле много больше, чем необычного и удивительного. Человек долгие годы, изо дня в день, занимается одним и тем же: выполняет обыденный ритуал - ест, пьет и одевается; читает ненужные книги, смотрит необязательные спектакли, посещает незапоминающиеся места, поддерживает ненужные знакомства. Не отвечают ли за эту рутину те самые девяносто шесть процентов бессмысленных нуклеотидов? И что произойдет, если их каким-то образом изъять и оставить четыре процента нестандарта?

Такой человек, едва родившись на свет, немедленно исполнял бы свое предназначение. Оно есть у каждого. Оно-то и составляет то необычное, что присутствует даже в самой заурядной жизни. Возможно, такой человек родился бы уже глубоким старцем. А может быть, и нет. Но в любом случае он жил бы недолго. Он мог бы родиться лишь для того, чтобы исполнить скрипичный концерт, написать стихотворение, спасти тонущего рыбака, проломить товарищу череп или выпить литр стеклоочистителя. После этого он сразу бы умер. Дело, ради которого он явился на свет, было бы сделано.

Данила Платонович, не имея понятия о генетическом устройстве людей, не мог и помыслить себе подобных вещей. Но интуитивно он подозревал, что тоскливые девяносто шесть процентов нуклеотидов и самой жизни уже отработаны. Осталось невероятное, и он знал, что именно в эти скорбные, омраченные инвалидностью дни свершается его миссия. Эта миссия - подвиг, и вот он его совершает. Судьбой назначено ему сверкнуть на прощание ослепительной вспышкой. Ради этого он дотянул до глубокой пенсии, ради этого Мухомор бродил по городу с палкой.

Подвиг его незаметен и скромен, и Данила Платоныч летит, рассекая стратосферу падающей звездой.

И