Малахитовый бегемот. Фантастические повести (сборник) - Алексей Константинович Смирнов

Дни потянулись снова, но это была славная вереница дней. Запорожников был строгий аккуратист и не любил панибратства. Не без простительной брезгливости он положился на Бармашова, доверился ему вполне, предоставил действовать на свое усмотрение. Ему тоже приходилось изображать дальнего родственника, которому не терпится уехать в Кемерово или на Таймыр, и родственник в его исполнении представал таким черствым и недружелюбным, что даже охотники за наследством испытывали сочувствие к одинокому Даниле Платонычу. И позволяли ему прожить неделей дольше, так что Бармашов немного привязывался к очередной сиделке и не без ответного сострадания сдавал ее соседям.

В милиции пришлось завести отдельную статью расходов: лекарства для Данилы Платоныча. Поначалу криминалисты пытались отделить зерна от плевел, рассортировать перепутанные таблетки, но после решили, что проще будет обновлять весь набор. Здоровье Данилы Платоновича топталось на месте, и он поглядывал на бегемота, который, как мерещилось Бармашову, тоже топтался, в унисон, словно хотел произнести: раз-два-взяли-побежали. Бармашов не мог ни взять, ни побежать. Правая рука костенела и сохла, нога не сгибалась. Словарный запас восстанавливался, да только наружу не торопился. Данила Платонович много думал, прибегая ко все более пышным умопостроениям, но собеседники этого не замечали. Они слышали то же, что и прежде.

Соседи приладили к постели Бармашова металлический брус, за который можно было схватиться и сесть. Так было удобнее.

Они же прикатили коляску с моторчиком, подарок от ГУВД. Ездить было некуда, и Бармашов катался из комнаты в кухню и обратно; по пути он заворачивал в прихожую, знакомился с ней, осматривал, прощался, перебирался на кровать.

Сиделки рукоплескали ему, откровенно глумясь. Данила Платонович помалкивал таинственно и кротко. Все вошло в удобную колею: многоликая Полина Львовна колдовала над пузырьками, преступного вида молодые люди решительно снимались с дворовой скамейки.

Данила Платоныч прятался за шкаф. Теперь, сидя в моторизованном кресле, он позволял себе громко хихикать, когда для преступников наступало время платить по счетам. Хихиканье вырывалось из его горла, как уханье филина. По лицу катились слезы, и оперативники думали, что он плачет. Им становилось совестно, и они, не понимая происходящего, начинали обращаться с задержанными бережно. Тогда Бармашов действительно принимался плакать от возмущения и досады, но разницы никто не видел.

20

Однажды Запорожников сказал:

- Послушайте, товарищ Бармашов. Я предлагаю упорядочить систему нашей коммуникации. Омоновцы врываются, калечат подозреваемых. Они ребята горячие, они солдаты, и спрашивать с них нельзя. Потом начинаются жалобы, встречные иски, освидетельствования, экспертизы. Адвокаты мешают жить и работать, прокуратура устраивает проверки. Давайте договоримся: два удара - прийти и тихо арестовать. Три удара - бежать бегом и действовать по обстановке. четыре - примчаться и стрелять на поражение. Договорились?

- Блядь, блядь, - озабоченно забормотал Данила Платонович.

Запорожников схватывал на лету.

- Правильно, - согласился он. - Об этом я не подумал. Вы можете не успеть ударить четыре раза, если запахнет жареным. Тогда давайте наоборот. Четыре раза - задержать спокойно и вежливо, два удара - пробить с ноги, а потом застрелить.

- Ебать, - удовлетворенно кивнул Бармашов.

- Пять ударов, - подхватил майор и слабо улыбнулся: впервые за время знакомства.

...Наступил день, когда ухаживать за Данилой Платонычем явилась вещая дама Соломенида.

Запорожников предпочел ее прочим, соблазнившись баюкающим гипнотическим басом. Телефон, когда майор беседовал с дамой Соломенидой, вдруг превратился в аппарат для общего наркоза. Превозмогая себя, Запорожников приглашал посторонние образы и видел обезьянник с решеткой, ответственного дежурного по городу и настоящие сибирские пельмени. Эти картины помогли ему отчасти сохранить ясность ума, не до конца поддаться гипнозу и осознать, что клюнула настоящая акула.

Она действительно напоминала здоровенную рыбу, эта дама. Очень высокая, с одутловатым лицом и глазами навыкате, с маленьким подбородком, плавно переходившим в дрябловатую шею и далее - в стоячую грудь. Шуба на даме Соломениде была расстегнута и вся казалась разрозненной, наскоро собранной из отдельных частей соболей, бобров, нутрий, норок, белок и чернобурок. Каракулевая шапочка сидела чуть набекрень, теснимая тугим волосяным узлом. Накладные ногти цвета зрелого гонобобеля топорщились, будто колесные спицы. Прихожая наполнилась терпкими парфюмерными запахами, у Бармашова закружилась голова, а во рту появился сложный и не особенно приятный привкус.

В руках у Соломениды были верительные грамоты.

Телефонный дурман получил объяснение: грамоты оказались дипломами и афишами. Афиши оповещали о бесплатных сеансах тотального оздоровления с продажей амулетов и талисманов на вес. Дипломов было семь, все выданные разными академиями эзотерического мастерства. Последний датировался текущим месяцем; в нем говорилось, что Соломенида достигла в своем мастерстве девятой ступени, причислена к авгурам и архонтам, с чем ее и поздравляет экзаменационная комиссия.

Соломениде было достаточно один раз взглянуть на Данилу Платоныча, чтобы воздержаться от реплики "какие мы молодцы". По ее мнению, это было бы безответственным шапкозакидательством. Она поступила наоборот: приблизилась к охолодевшему Даниле Платонычу вплотную, скрестила на груди руки и поджала губы.

- Плохи дела, - сообщила Соломенида голосом доктора, который видит, как его пациент с токсическим гепатитом приканчивает припрятанную посудину с антифризом. - Отягощение кармы в предыдущих воплощениях.

- Вот как? - Запорожников иронически поднял брови.

- Именно так. Но ничего. Я работала с такими случаями. Мы вычистим чакры, откроем их и внесем изменения в единое информационное поле.

- И что тогда?

- Тогда наш многогрешный хозяин поправится, - Соломенида говорила легко и уверенно, ничуть не смущаясь тем обстоятельством, что выздоровление хозяина никак не совпадало с ее интересами. Запорожников осторожно напомнил ей об этом. Он постарался выразиться деликатно. Дама Соломенида презрительно покосилась на бумаги, которые он ей совал. - Что это? Договор? Насчет жилплощади? Я не нуждаюсь в жилплощади. Мне не нужны завещания. Вы меня с кем-то перепутали, я помогаю людям, я вывожу их на новые уровни бытия. Не безвозмездно, но в пределах разумного. Я буду лечить Данилу Платоныча. Я же вижу вас насквозь: вы боитесь, что я его отравлю. Но этого не будет. Мне это не выгодно. Мы заключим с Данилой Платонычем взаимовыгодный союз.

Она сжигала Запорожникова победоносным взглядом, и майор растерялся. Бармашов видел, что он лихорадочно пытается сообразить, что делать дальше.

Даниле Платоновичу захотелось опуститься на колени перед бегемотом и помолиться ему. Сейчас майор откажет даме Соломениде. И укажет на дверь. И непонятное - а потому страшное - закончится, не начавшись.

Но Запорожников решил иначе. Очевидно, он подцепил в едином информационном поле какую-то заразу.