Малахитовый бегемот. Фантастические повести (сборник) - Алексей Константинович Смирнов

пустота распахивала голодный рот, когда он воображал, что Соломенида может увидеть прошлое - платье, улыбку, проплывающую платформу "Останкино" и майский день. Далекое солнце былого ежилось, уклоняясь от распростертых черных крыльев.

- Прошу настроиться на серьезный лад. Избавьтесь от черных мыслей, - этим распоряжением Соломенида повторяла старый, как мир, фокус с обезьяной, про которую запрещено думать. - Вы должны соблюдать тишину в присутствии медиума. Утрите слезы. Высморкайте нос. Что вы там такое жуете - проглотите...

По пути к ширме колдунья еле заметным жестом поворачивала регулятор громкости. Космическая музыка в полную силу повествовала о кольцах Сатурна, кометах и других небесных телах, какие посчастливилось повстречать звуковым волнам, покуда они летели себе беззаботно, но были уловлены чуткими микрофонами космической станции. Уловлены, записаны и стреножены, упрятаны в маленькую кассету, откуда они и рвутся сейчас, предвосхищая свидание с медиумом, в присутствии которого никакие небесные тела с кольцами не выдерживают сравнения.

Музыка, набравшаяся в космосе странного бульканья и цоканья, с почтением отступала перед скрипом колесиков кресла.

Череп Данилы Платоновича, выскобленный и напомаженный волшебной мазью, светился в полумраке, как новая, только что открытая и самая главная планета. Упорное молчание медиума толковалось произвольно, а потому объясняло мнимые несовершенства - перекошенное лицо, скрюченную руку, сбившийся плед. Все это представлялось отзвуком героических астральных битв. Медиум высился среди льдов, размахивая фиолетовым мечом. Он ежился под уколами далеких звезд, но не сдавался и только казался одиноким посреди ледяной пустыни. На самом деле его осаждали невидимые существа, и медиум последовательно обезглавливал этих существ. Ему и самому доставалось, но он не сдвигался ни на миллиметр.

Он и сейчас находился там - духовно. Стоял и сражался, оставив миру вещей материальную оболочку - вот она, покоится в кресле и проводит электричество, творит добрые дела, помогает отчаявшимся.

Дама Соломенида описывала эти волшебные события иными словами, но в конспективном изложении содержание всегда оставалось одним и тем же.

Бармашов научился отрешаться от происходящего. Он рассматривал бегемота в тени магического кристалла и уносился в прошлое. Сбросить бы годков! Начать сначала. Все бы, ясное дело, повторилось, но вдумчивее, вдумчивее...

Иногда он засыпал и не замечал, как Соломенида увозила его за космический полог. Она изображала беспокойство и объясняла клиенту, что медиум перешел в медитативное состояние сатори. Звездная битва переместилась на следующий энергетический уровень, что требовало от богатыря предельной сосредоточенности.

25

В мозговом веществе Данилы Платоновича сформировался рубец. Этот рубец вел себя своенравно, особенно когда волновался совокупный организм, где он паразитировал. Малые эпилептические разряды заставляли подергиваться парализованную руку, но волшебница не преминула поставить этот подозрительный сдвиг себе в заслугу.

- Шевелится! - вскричала она победно, когда увидела подергивание. - Как и было предсказано. Я свое слово держу! С энергетикой, дружок, шутки плохи. Зато если ты с ней по-хорошему, то и она с тобой по-хорошему... Скоро, скоро ручка заработает; начнет грести, скрести, царапать...

Мысли в голове Бармашова окончательно спутались. О рубце он, понятно, не подозревал, как не знала о нем и сама дама Соломенида. Оба они были искренни в истолковании случившегося: дела, по их мнению, каким-то чудесным образом пошли на поправку. Волшебница не знала, что и думать, и даже запаниковала, умело симулируя радость. Выздоровление медиума не входило в ее планы. А Данила Платонович позволил себе усомниться в мошенничестве и теперь смотрел на кристалл и черную простыню обновленным взглядом. Он склонялся к переоценке положения. Непроницаемый бегемот безмолвно соглашался: не все так просто. И в голову Данилы Платоновича впервые закралось сладкое и тревожное подозрение: неужто еще не кончилось? Неужто еще что-то есть впереди? И бегемот никакой не итог, не вместилище минувшего, а промежуточный этап, а то и начало?

Соломенида ужасала и отвращала, но подрагивавшая рука побивала всякую неприязнь. Целительные способности волшебницы были доказаны самым наглядным образом. Бармашов до того возбудился, что не заметил, как утратил еще один навык: он разучился выражать согласие и несогласие кивками и поворотами головы. Он запутался. Он не понимал, когда что делать, и мотал башкой, когда соглашался, а кивал - когда имел возражения; так заведено у некоторых народов. Иногда он позволял себе правильный жест, угадывал, но это превратилось в чистую случайность.

Запорожников, когда Соломенида яростным шепотом сообщила ему о странном прогрессе, помрачнел. Он бродил по кухне, что-то бормотал, брался за пузырьки с лекарствами и рассеянно ими играл. Данила Платонович сидел за пологом тихо, как мышь.

Банда не пришла к единому мнению насчет дальнейшего. Майор ушел, прихватив отступные, а дама Соломенида стала готовиться к вечернему сеансу. Ожидался наплыв гостей. И первая же посетительница пробудила в сердце медиума странное чувство. Пухлая пожилая женщина, усевшаяся напротив Соломениды, поселила в душе Бармашова смутное беспокойство. Что-то в ней было не так. Происходило невозможное, настолько невероятное, что Данила Платонович даже не смел заподозрить невероятность, ограничиваясь расплывчатой тревогой.

Женщина, украшенная кольцами, серьгами и бусами, мяла в руках миниатюрный носовой платок. Весь вид ее выражал недоверие к волшебнице вкупе с острым желанием поверить. Она сообщила, что отвратительно себя чувствует. Посетительница пожаловалась на скверный сон, ломоту в костях, безрадостные мысли, колотье в боку и паровозные шумы в правом ухе. Выказывая здравость рассудка, она признала, что по отдельности эти жалобы кажутся пустяками, но вместе делают ее жизнь совершенно нестерпимой.

И вдруг ее глаза, удивительно живые и жгучие для преклонного возраста, натолкнулись на бегемота.

Данила Платонович все это видел через маленькую дырочку, которую он провертел в Сатурне. Но он недолго соглядатайствовал из своего чулана. Дама Соломенида, не заметившая странной перемены в посетительнице, прошла за полог и выкатила Бармашова. Рука у того мелко дрожала, губы подпрыгивали. Он верил и не верил, и он ужасно боялся. Женщина встала.

- Данилка, - сказала она голосом, который за сорок лет не изменился ни на йоту.

Грузная особа, заламывавшая перед Данилой Платонычем руки, приобрела мистическую прозрачность. Внутри кружилась точеная фигурка, и яркое платье развевалось, образуя колокол. Та, которая не изменилась ничуть, смеялась и дразнила своего Данилку, посматривая из-за плеча.

В горле Данилы Платоновича забил гейзер.

- Ка-тя, - сказал он хрипло.

Бегемот скромно торжествовал. Тайны обнажились, карты раскинулись полукругом и распахнули рубашки. Даниле Платонычу не был назначен боевой подвиг, и героическое служение правопорядку тоже сделалось не при чем. Вереница событий привела его к совершенно иному финишу. Подвиг оказался другого свойства: отвоевать у времени улыбку, оживить мертвое, отомкнуть бегемота ключиком и достать из него свернувшееся клубком прошлое -